Читать книгу "Чернее черного - Хилари Мантел"

Эл нашла женщину с негнущимся левым коленом и в данный момент советовала ей обратиться к традиционной китайской медицине — чушь собачья, но зрители остались бы разочарованы, если бы она не ввернула пару непонятных словечек вроде «меридианы», «лей-линии»,[3]«чакры» и «фэн-шуй». Мягко, спокойно она подводила первую часть к концу, откалывая одну из своих шуточек: Эл спрашивала о женщине, прислонившейся к стене в конце зала, женщине в бежевом, которая хлюпает носом. Это нелепо, думала Колетт, она не может видеть меня с того места, где стоит. Она просто, она, должно быть, просто знает, что в какой-то момент вечера я всегда плачу.

— Не переживайте, дорогуша, — произнесла Эл. — Нечего стыдиться сопливого носа. Высморкайтесь в рукав. Мы не смотрим, правда?

Ты еще заплатишь за это, думала Колетт, — и так оно и будет. Ей придется извергнуть из себя или переварить всю боль, что она всосала из ковра и стен. К концу вечера ее будет тошнить от химиотерапии других людей, появятся жар и одышка, а может, озноб и судороги, ее скрутят и вывернут наизнанку чужие боли. У нее сведет шею, или будет вывихнуто колено, или ногу будет не поставить на пол. Ей придется забраться в ванну, стонать среди поднимающегося пара ароматических масел из специального дорожного набора и слопать пригоршню обезболивающих, затраты на которые, как она всегда говорит, должны бы вычесть из подоходного налога.

Почти девять вечера. Элисон подняла взгляд на большие двустворчатые двери с табличкой «ВЫХОД». Над дверью — маленький зеленый человечек, бегущий на месте. Она чувствовала себя таким вот маленьким зеленым человечком.

— Пора прерваться, — сказала она. — Вы были очень милы. — Она помахала им рукой. — Разомните ноги, увидимся через пятнадцать минут.

Когда Эл вошла в гримерку, то обнаружила, что в ее кресле развалился Моррис. Член наружу, крайняя плоть оттянута, он играл с помадой Эл, выкручивая ее до упора. Эл согнала его, пнув острым носом туфли в голень, плюхнулась в освободившееся кресло — она вздрогнула, таким горячим оно было — и скинула обувь.

— Приведи себя в порядок, — велела она. — Застегни штаны, Моррис. — Она говорила с ним, как с двухлеткой, который пока не научился соблюдать приличия.

Она стащила с пальцев опалы.

— У меня руки распухли.

Колетт наблюдала за ней в зеркало. Кожа Эл была мягкой и бархатистой, плоть и кровь распирали ее изнутри.

— Кондиционер работает? — Она по частям отлепляла одежду от потного тела.

— Можно подумать, кто-нибудь любит гвоздики! — воскликнула Колетт.

— Что? — Эл помахала руками в воздухе, словно сушила после мытья.

— Та бедняжка, которая только что овдовела. Ты сказала «розы», но она сказала «гвоздики», так что ты тоже сказала «гвоздики».

— Колетт, ты не могла бы принять во внимание, что после нее я говорила еще с тридцатью людьми?

Элисон держала руки над головой, растопырив пальцы без колец.

— Надо избавиться от негативных флюидов, — объяснила она. — Что-нибудь еще, Колетт? Давай не жмись.

— Ты всегда говоришь, ах, Колетт, примечай все, смотри в оба, слушай и говори, что я делаю правильно, а что нет. Но ты ведь не хочешь слушать, так? Похоже, это у тебя проблемы с ушами.

— По крайней мере, у меня нет проблем с носом.

— Понять не могу, зачем ты снимаешь туфли и кольца, если потом с таким трудом напяливаешь обратно.

— Не можешь? — Эл потягивала черносмородиновый сок из пакетика, который привезла с собой. — А что ты можешь понять? — Хотя голос Эл оставался ленивым, разговор превращался в неприятную перебранку. Моррис лег поперек двери, готовясь опрокинуть любого, кто надумает войти.

— Попробуй влезть в мою шкуру, — предложила Эл; Колетт отвернулась и беззвучно произнесла: «Нет, спасибо». — Под софитами жарко. Полчаса — и я совершенно без сил. Я знаю, ты бегаешь туда-сюда с микрофоном, но проще быть на ногах, чем стоять на месте.

— Правда? Откуда ты знаешь?

— Худым проще. Все проще. Двигаться. Думать. Решать, что будешь делать, а что нет. У тебя есть выбор. Ты можешь выбирать одежду. Компанию. Я не могу. — Эл допила сок, слегка причмокивая и булькая. Она поставила пакетик и предусмотрительно расплющила верх соломинки указательным пальцем.

— Да, и насчет кухонной мебели, — сказала Колетт.

— А что с ней? Я оказалась права.

— Это всего лишь телепатия, — указала Колетт.

— Всего лишь?

— Ее бабушка тебе этого не говорила.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

Она не могла, конечно. Как и клиенты в зале, она одновременно верила во множество взаимоисключающих вещей. Они могли верить в Эл и не верить в нее, и то и другое сразу. При встрече с непостижимым их умы, подобно уму Колетт, просто спасались бегством.

— Послушай, — сказала Элисон, — нам обязательно каждый раз препираться на эту тему? Мы ведь уже довольно давно в одной упряжке. Мы записывали кассеты, верно? Пишем книгу, по крайней мере ты утверждаешь, что пишем? По-моему, я уже ответила на большинство твоих вопросов.

— На все, кроме самых важных.

Эл пожала плечами. Быстро капнула «Спасательное средство»[4]под язык и начала красить губы. Колетт видела, каких усилий ей стоит сосредоточиться — призраки бормочут Эл в уши, следят, чтобы никто не занял их места во второй части шоу.

— Понимаешь, я думала, — сказала Колетт, — что иногда, время от времени, тебе хочется быть честной.

Элисон демонстративно передернула плечами, словно персонаж пантомимы.

— Что, с клиентами? Да их как ветром сдует, — заявила она. — Даже те, у кого давление, вскочат и вылетят в дверь. Это убьет их. — Она встала и одернула юбку, разгладив складки на бедрах. — Да и какой от этого прок, не считая того, что у меня прибавится работы?

— У тебя подол задрался, — сказала Колетт. Со вздохом она опустилась на колени и потянула атлас вниз.

— Боюсь, это все моя задница, — признала Эл. — О боже. — Она повернулась боком к зеркалу и поправила юбку там, где должна была быть талия. — Ну как, теперь хорошо? — Она подняла руки и притопнула каблуками. — Я могла бы стать танцовщицей фламенко, — сказала она. — Было бы куда веселее.

— Ну это вряд ли, — отрезала Колетт. — Куда уж веселее? — Она протиснулась к зеркалу и пригладила влажные волосы, торчащие, как белые лакричные палочки.