Читать книгу "Новгородская сага. Книга 5. Воевода заморских земель - Андрей Посняков"

— Вот тебе перстень. — Олег Иваныч снял с указательного пальца личную золотую печатку. — Покажешь матросам… Аркебуза там, в кормовой каюте, и припасы для огненного боя там же. Найдешь?

— Враз сыщу, Олег Иваныч, дай те Бог здоровьица!

Отрока из-за стола — словно волной смыло.

Сквозь редкие облака пробивалось неяркое солнце, освещая верфь, покачивающиеся на воде корабли и серые стены обители. Частокол, ворота с украшенными крестами деревянными луковками, избы-кельи да небольшая церковь с колоколенкой — вот и весь монастырь Михаила Архангела. Подле монастыря, ближе к лесу, табором встали ушкуйники, многие не одни — с женами да ребятами. Кто ловил в реке рыбу, а кто уже и уху варил, вполголоса напевая протяжные поморские песни. Пелось в них о Белом море — Гандвик — да о бесстрашных мореходах, что не боятся ни льдов, ни волн, ни ветра. Вечерело — готовились ко сну. Некоторые — в трюмах или на палубе, а большинство — на берегу, в шалашах, подстелив под себя здесь же нарубленный лапник. Не жарко было, да и не сказать, чтоб холодно — май все-таки, да и сухо, слава Господу, не дождило пока. Все бы хорошо, кабы не комары да гнус окаянный, многие, правда, уже с ним свыклись, впрочем, далеко не все.

В дальнем шалаше, что у самого леса, ворочался молодой парень, наглый, упитанный, краснорожий. Приятели его, с кем в пути сошелся, тоже в шалаше спали, квасу неисполненного нахлебавшись. Погибельным еще тот квас называли — мутный, перегнан плохо, а уж запах — хоть нос затыкай, что некоторые и делали, когда пили. Ну, чего уж достали — то и употребили, не пропадать же зазря добру. Теперь храпели все, кроме этого молодого красномордого парня. Тот поворочался немного, потолкал упившихся — спят ли? — потом осторожно выбрался из шалаша. Отломил от дерева ветку — комаров отгонять да неспешной походкой направился к реке. Вернее, к обители.

— Мир вам, отцы, — поклонился монахам, несущим воду в большой деревянной кадке. — Не подсобить ли?

— Спаси тя Господи, добрый человек. Уж мы и сами управимся.

— А не скажете, где найти конопатчика Игната?

— На верфях, где ж еще-то? — Монахи переглянулись. — Стой, добрый человек. Тебя ж так просто туда не пустят. Этот Игнат тебе кто?

— Да дядька.

— Там Савва у ворот сторожит. Скажешь, что от чернеца Феодора. Да осторожен будь, пока идешь.

— А что такое?

— Медведица подраненная вкруговерть ходит. Кабы не вышло чего.

— Благодарствую, Божий человек!

Еще раз поклонившись монахам, красномордый оглянулся по сторонам и деловито зашагал к верфи, недоверчиво ухмыляясь своему везению. Ишь, как ловко все получилось! Прав был ганзейский староста Якоб: «Чаще улыбайся да кланяйся, спина от того не скрючится, а люди уважению рады».

— Кто тут Савва-сторож? Чернец Феодор кланялся… Не, когда зайдет, не сказывал. А мне б дядьку своего повидать, Игната, конопатчик он тут. Куда, говоришь? Прямо, потом вправо… А, вон к тому большому кораблю, вижу! Не, медведицы не слыхал. Храни тя Господи, господине Савва!

Трехмачтовая северная — с дополнительным корпусом — «шубой» — каравелла «Святая София», под новгородским, с золотыми медведями, флагом, гордо покачивалась у временного, недавно сколоченного из сосновых досок, причала. Вдоль всего корпуса корабля тянулась полоса затейливой резьбы, покрытой позолотой. Высокие, пахнущие смолой надстройки на корме и носу, казалось, закрывали небо. Туда же, к небу, рвался такелаж по составным мачтам с прямыми, а на гроте и бизани — и косыми — парусами. Вообще, «Святая София» производила впечатление мощного и быстроходного судна. На палубе, средь грозно торчащих пушек, не утихала работа. Стучали деревянные молотки, остро пахло дегтем, смолой, парусиной.

— Бог в помощь, работнички! Кваску не хотите ли?

— Угости, коль не жаль.

Возившийся с вантами мужик тут же спустился по сходням. Поблагодарив кивком, взял предложенную баклажку, испил.

— Ох, и ядрен квасок-то! Ну, чисто брага. Однако благодарствую. Конопатчик Игнат? Сейчас позову. Эй, Игнат! Игнате!

Конопатчик оказался худым жилистым мужиком лет сорока на вид, с небольшой рыжеватой бородкой, висловатым носом и злым узким лицом. Сойдя по сходням, он неприветливо уставился на краснорожего.

— Господин Якоб Шенхаузен поклон передавал, — тихо сказал тот.

— Тссс! — приложив палец к губам, зашипел конопатчик. Оглянулся воровато. — Туда иди, за верфь, к лесу. Жди, там и поговорим.

Ждать пришлось долго. Красномордый хотел уж было плюнуть на все, да вот как раз и объявился Игнат. Поглядел хмуро, что за дела, мол?

— Олелька я, Олелька Гнус. А вот и от господина Якоба весть. — Олелька вытащил из-за пазухи обломок монеты. Точно такой же с ухмылкой достал Игнат. Приложили — сошлось. Внимательно выслушав посланца, Игнат недовольно скривился — уж больно не хотелось ему плыть с кем ни попадя в далекие полуночные страны. Впрочем, и на верфи в здешней тмутаракани тоже давненько уже опротивело. Так, может, оно и к лучшему, новое поручение Ганзы?

— Слушай теперь меня, паря, — убрав обломок монеты, значительно произнес Игнат. — Завтра, как по кораблям определять будут, попросишься на коч к Ивану Фомину, то знакомец мой. Коч неприметный, да добротный, во льдах плыть может. Называется «Семгин Глаз», не перепутаешь. Главное нам пока сейчас с тобой — в доверие втереться, а уж потом… потом видно будет. С собой чего дал Якоб?

— Вот.

Олелька Гнус снял пояс и, распоров шов, вытащил небольшой мешочек.

— Яд?

— Он самый. — Олелька скривился и вдруг замер: — Кажись, крадется кто?

Конопатчик прислушался. Некрасивое лицо его исказилось гримасой.

— То медведица. Слышишь, рычит? Бежим, брат.

Нечистая парочка опрометью бросилась обратно к верфи. И вовремя! Огромный рычащий зверь выбрался из лесу и, припадая на переднюю лапу, проворно помчался за ними.

— Ой, батюшки, страсти Господни! — перекрестился на бегу конопатчик и прибавил ходу.

Вот их-то, бегущих, — и медведя — заметил издалека, а вернее сначала услышал возвращающийся с аркебузой и припасами Ваня. Как услыхал рычание — долго не думал — скинул тяжелую аркебузу да бросился заряжать, дело непростое — успеть бы! Упер ружье прикладом в землю — эх, не достать… Вот, кажется, рядом пень подходящий. Ага. Вот пороховница, мелкий, ровно пыль, порох. Хорошо, не отсырел, не слежался. Аккуратненько высыпать. Сверху пыж. Прибить шомполом. Теперь пулю. Черт, не лезет, прости, Господи! А так? Ага… Посильнее. Есть! Теперь поднимем ружьишко — ох, и тяжело же! А об пень и упереть! Где ж затравочный порох? Вот, кажется. Да. Он и есть. На полочку его… А где фитиль? Неужели, забыл? Нет, вот он, уже вставлен. Теперь огниво. Кресало, ветошь. Рраз!

А медведь все ближе! Та самая, раненная в лапу медведица, о которой все говорили.