Читать книгу "Дыхание судьбы - Тереза Ревэй"

Долю секунды, услышав слова Марко, она думала, что из-за жары неверно их поняла. В этой расслабленной, насыщенной солнцем атмосфере они показались ей нелепыми. Ливия не понимала, почему ему было нужно что-то еще, ведь сама она в эту минуту чувствовала себя полностью удовлетворенной.

«Ты слышишь меня, Ливия?» Его голос прозвучал настойчивее, раздражая, как назойливый писк комара в ночной тишине. Она почувствовала его нетерпение на грани ожесточения. Он выдернул ее из приятного забытья, в котором беды войны, денежные проблемы и перспектива принятия ответственных решений отошли на второй план. Его бестактность разозлила ее. Девушка открыла глаза, и слепящее солнце вынудило ее прищуриться. Она резко поднялась. Лодка покачивалась на воде, гладкой как зеркало. «Будем считать, что я ничего не слышала, это избавит нас от необходимости выяснять отношения. Пора возвращаться», — сухо бросила она, надевая свою соломенную шляпу.

Насупившись, Марко быстро работал веслами, глядя прямо перед собой в направлении Мурано. Она понимала, что разозлила его своим равнодушием. Другие девчонки краснели и смущались в его присутствии. Она с сожалением вспомнила о двух или трех безобидных поцелуях, которыми они обменялись из-за ощущения одиночества или из любопытства.

В тот же вечер они отмечали день рождения Марко, немного раньше самой даты, так как ему нужно было вернуться в Рим на следующий день. Вино лилось рекой. Как обычно, девушек было больше, чем ребят, но Марко не сводил глаз с Ливии. Во время танца он прижал ее к себе с неожиданной силой. Такая настойчивость начала ее тяготить. Она резко одернула его, посоветовав держать себя в руках, затем решила незаметно ускользнуть с праздника.

Марко догнал ее, когда она уже прошла несколько улочек. Она попыталась его оттолкнуть, отворачиваясь, чтобы избежать поцелуя, раздраженная, но вместе с тем польщенная, едва сдерживая смех. Потом в его глазах появилось странное выражение, он словно стал другим человеком. Внезапно она испугалась и стала отбиваться еще яростнее, готовая причинить ему боль. Он прижался губами к ее губам, заглушая ее возражения. Энергичные руки и жадные губы она ощущала на своем лице, шее, груди: ей казалось, что она вот-вот задохнется.

Неожиданно воздух снова вернулся в ее легкие. Марко стоял, опираясь руками о стену, согнувшись пополам, и тяжело дышал. Через секунду его вырвало. Едкий зловонный запах стал расползаться по улице.

Чувствуя, что на глазах выступили слезы, Ливия застегнула блузку на груди. Дрожа от ярости, злясь на собственный страх, на то, что позволила так унизить себя пьяному мальчишке, который теперь отрыгивал свой алкоголь на мостовую и выглядел отвратительно и смехотворно, она в сердцах пнула его ногой. «Да как ты смеешь! Ты просто идиот, жалкий придурок! Убирайся, чтобы я больше никогда тебя не видела…»

И вот Марко Дзанье хочет снова ее увидеть.

— Что ему от меня надо? — продолжила она. — Всем известно, чего стоят слова члена семейства Дзанье.

— Опять эта старая история! — Флавио усмехнулся. — Тебе не кажется, что пора уже ее забыть? Давнее соперничество между семьями Дзанье и Гранди… Тебя послушать, так мы словно Капулетти и Монтекки в Вероне.

Ливия отвернулась. После неприятного случая с Марко она все чаще вспоминала, что между их семьями всегда были натянутые отношения, причина которых приукрашивалась на протяжении десятилетий. В зависимости от времени года и настроения тех или иных, по-разному рассказывали о неудачно завершившемся сердечном романе, при этом уже не помнили точно, кто кому отказал — юная Гранди или молодой Дзанье… Но лица членов обоих семейств моментально становились непроницаемыми, стоило заговорить о туманной истории XV века, связанной с ковчежцем[15], украшенным гравюрами с бриллиантами, авторство которого было неясно, но по сей день оспаривалось семьями Дзанье и Гранди.

— Он узнал, что мы сейчас… как бы сказать… испытываем некоторые затруднения, — продолжил Флавио с непринужденным видом. — И он готов купить у нас мастерские за приличную сумму, если мы захотим…

— Никогда! — воскликнула Ливия, стукнув кулаком по столу с такой силой, что ее бокал, опрокинувшись, ударился о край тарелки и разбился. — Никогда я не позволю тебе это сделать! Мастерские — это кровь и талант нашей семьи. И надо быть последним трусом, подлецом, чтобы…

— Успокойся, — произнес он, пытаясь промокнуть салфеткой разлитое вино. — Черт! Ну вот, я порезался! Только этого не хватало.

Нервным движением он достал из кармана носовой платок и обмотал его вокруг пальца. Между бровями Флавио залегла складка, взгляд стал жестче.

— Вечно ты заводишься из-за ерунды, Ливия. Когда ты, наконец, повзрослеешь, черт возьми? Я не сказал, что собираюсь ему что-либо продавать.

— У тебя все равно это не получится. Мастерские принадлежат нашему деду, которого ты даже ни разу не навестил за время болезни! Такое ощущение, что ты только и ждешь, когда он сдохнет, чтобы разбазарить семейное достояние!

В ту же секунду лицо Флавио стало бесстрастным, словно кто-то задернул шторку. Уголки его губ опустились, а светлые глаза стали невидяще смотреть куда-то за спину сестры. Ливия затаила дыхание. Больше всего на свете она ненавидела, когда Флавио вот так ускользал от нее. Его заострившееся лицо было неподвижным, лишь возле глаза билась жилка.

Когда подернутый серой дымкой взгляд снова остановился на ней, девушке показалось, что он пронзил ее насквозь.

— Порой мне хочется, чтобы ты стала немой.

— Мужчины всегда так говорят о женщинах, — вызывающе отозвалась она.

— Я ненавижу твою прямолинейность, Ливия. Некоторые оправдывают это юным возрастом, но, с твоего позволения, я не буду этого делать. Мою юность у меня украли, поэтому я с трудом выношу ее проявления у других. То, что я не доказываю свою преданность семейному делу с присущей тебе несдержанностью, вовсе не означает, что я не дорожу им. Но я в очередной раз убеждаюсь, что ты еще совсем ребенок и судишь о других людях с позиции своих детских страхов. Видимо, придется подождать, пока ты повзрослеешь, чтобы мы могли поговорить как два разумных человека.

Ливия стиснула кулаки и почувствовала, как ногти впились ей в ладони.

— Кем ты себя возомнил, Флавио? Терпеть не могу твой высокомерный вид. Твои мучения на русских равнинах не дают тебе права портить настроение другим. Кстати, открою тебе один секрет… — надменно выдохнула она. — Не ты один пострадал на этой войне. Без конца прославляя себя, ты рискуешь преждевременно состариться.

Он неожиданно наклонился вперед, схватил ее за руку и сжал с такой силой, что ей стало больно.

— Ты что, еще не поняла, что я не могу состариться, поскольку я уже мертв?

Ливия вырвала свою руку и вскочила одним движением, со скрежетом оттолкнув стул.

— Зато я живая, хочешь ты этого или нет! И можешь передать Марко Дзанье, что мне нечего ему сказать, пусть даже на пушечный выстрел ко мне не приближается!