Читать книгу "Этна - Мастер Чэнь"

Но плавать лень, я смотрю через темные очки на чаек; они кричат так, что не поверишь, что это птицы. Чайки колесом кружатся над водой, чиркают по ней, как гидропланы, триумфально взмывают с повисшей серебряной змейкой в клюве. Полный восторг даже для рыбы — я лечу!

В общем, я здорово устал. Сейчас все же пойду купаться, пусть только прекратится набег на нашу замечательную бухту яхт с музыкой, вон, вон их отсюда. Выстроились в рядочек, соревнуясь в надписях по изогнутым бокам: Isola Bella, Escursioni, Groto Azzuro — «гротто» это и есть мы. Сюда постоянно привозят народ с других пляжей. И выясняют отношения — у кого музыка громче.

Чуть подальше на мягкой волне замерла уже куда более серьезная яхта о двух мачтах, и благодаря ей, точнее — время от времени пристающей к берегу ее шлюпке, у меня как раз вчера, в субботу, до событий под тремя соснами, был замечательный эпизод.

Со шлюпки сошел на наш помост прекрасный человек Василий Павлович. Василий Павлович в отелях не живет, он, когда наведывается в эти края, обычно снимает в Таормине виллу (положение обязывает), но сюда часто заходит поесть. Меня он знает давно и относится ко мне с любопытством. А я, вместе со всеми русскими отдыхающими, знаю Василия Павловича. Хотя многие, подозреваю, думают, что «не может быть — просто похож».

— Сергей, — поприветствовал меня он, раскрывая окружающим мою национальную принадлежность. — Мне тебя бог послал. А может, наоборот — тебе кое-что послал. Ну-ка, слушай: а как насчет познакомиться с замечательной женщиной? Марианна Осинская.

— Что?

— То, то! — радостно похохотал он, приглаживая седые усы. — Слушай, мне бы надо ее встретить сегодня в аэропорту. В Катании, здесь рядом, не в Палермо. Но когда такая женщина… А у тебя же «мерседес». Белый! Как раз для нее. Все-таки первая Джульетта нашего кинематографа. Меньше ей по совести и не положено. Рад? Признайся, рад?

— Василий Павлович, а как я ее узнаю? Подозреваю, что ожидаю увидеть одно, а на деле это будет нечто другое. «Джульетта» была еще черно-белой картиной всё же. И давно.

Он погрустнел, покивал головой в капитанской фуражке:

— Да, дружочек ты мой. Именно вот так, нечто другое. Придет день, и ты будешь подходить к зеркалу, ожидая увидеть там одно — потому что ты-то будешь в душе твоей тот же, — а увидишь там… Не надо о грустном. Ну, табличку тебе написать для встречи?

Табличку я написал сам у стойки регистрации. И очень быстро, потому что выяснилось: выезжать в аэропорт надо было минут этак пять назад. Так что я спас Василия Павловича от серьезной суеты.

И она оказалась, конечно, совсем не такая, как я ожидал. Лицо ее как бы навсегда застыло с тех самых пор, когда она была Джульеттой, и глаза, по-заячьи уходящие к вискам, были тоже неподвижны и странны. Лицо ведь в наши дни можно сохранить себе на память, подумал я.

— Э-э… бон джорно? — проговорила она на всякий случай.

— Василий Павлович оказал мне громадную честь… — произнес я пароль.

Она держалась неуверенно, пока не увидела мой белый «мерседес». А устроившись в нем, вдохнула горячий кипарисовый воздух раздувающимися ноздрями и сделала мне предложение:

— А знаете ли что, если вам все равно, то — я летела сюда и мечтала искупаться сейчас, вот сейчас, немножко в другом месте. Фонтане Бьянке — вы о таком слышали? Может, мы туда сначала, знаете ли, быстро-быстро завернем?

Да какие пустяки. С учетом того факта, что в Таормину из Катании надо поворачивать напра-во и ехать километров пятьдесят. А в «фонтаны» вовсе даже налево, и они за Сиракузами, возле Аволы, на пути к Рагузе и игрушечному городку в горах — Ното. Быстро-быстро. Сто километров с лишним. Потом, на обратном пути, те самые сто с лишним и еще те самые пятьдесят.

Да она могла бы сказать — а знаете ли что, есть такой очаровательный бутик в Палермо, на том конце острова, двести пятьдесят километров в одну сторону, я хотела купить там резинку для волос — и я бы поехал.

А потом, сама дорога здесь — нескончаемый праздник. Ее такой делают итальянцы.

Это вот как выглядит: представьте, что вы плавно идете на запрещенных ста тридцати на своем «мерседесе», а вас с гневным гудком обгоняет и уносится вперед на ста шестидесяти местный житель на своем битом «фиате-пунто». Который на вид и ста не должен делать.

— Это же здесь, — уверенно показала она мне на неприметный левый поворот с шоссе, которое давно уже на шоссе было не похоже. — Здесь-здесь… Совсем близко.

А потом было «вот за поворотом тут стоял рыбный ресторан у моря со стеклянной верандой — не может быть, он есть! Да тут вообще ничего не меняется, какое счастье!».

Вообще-то для меня это стало открытием: у нас на острове есть, скрываются в зелени, вот такие как бы деревни? Да даже и целые городки из очень странных домиков — круглых: с закругленными крышами и перилами балконов. Все очень-очень простые, все немного старые и смешные. Но увитые бугенвилеями и виноградом, с разросшимися пальмами и множеством иных деревьев. Шестидесятые годы. Памятник. И какой-то умерший памятник — где люди?

— Всё как тогда, — заторможенно сказала великая женщина. И вдруг резко обернулась ко мне:

— Этот поселок вот так и стоит пустым большую часть года. Это виллы, не дома. Но с мая по сентябрь — всё гудит. А уж как тогда гудело… К нам приезжали они все, Росселини, Джина как-то посетила, кто еще… Да Бернардо же! Бертолуччи, я имею в виду!

Вы можете сделать вечным лицо. Голос, к сожалению, пока не можете, он дрожит и вас предает.

— Идут себе вот по этой улице под ручку, в мятых штанах, что-то жуют на ходу — вот эти люди, с этими именами, — продолжала она, обращаясь как бы не ко мне. — Золотое кино, золотой век, и он был тогда здесь. Ах, вот сейчас направо, еще чуть-чуть…

Она, чуть споткнувшись, выбралась из машины. И замерла, подняв голову к наглухо забранным ставнями окнам повыше бетонного забора.

— Мы можем позвонить, сделать вид, что ошиблись, — подсказал я.

— Ах, нет, нет, а вдруг оттуда выйду — представьте, выйду я сама. Тогдашняя. Нет, давайте лучше… Вот отсюда я ходила каждый день к морю по этой тропинке. Я как раз тогда перестала быть женой Василия, э-э-э, Павловича, и мы с одним человеком сняли тут виллу на два месяца, а там, на берегу, были такие противные плоские камни. Но я же помню каждый из них и то, что за одним камнем песчаное дно, там не опасно.

У моря она строго на меня посмотрела:

— Ведь вы меня видели голой, как и многие-многие другие, на экране? Не отрицайте. Ну, и вот.

Этого нельзя было отрицать. Видел и помню.

Я так и сидел от нее метрах в пятнадцати на пустом берегу в конце пустой и безлюдной улицы, особо не отворачиваясь. И получал свой урок — что голая женщина может быть прекрасной всегда; впрочем, она постаралась оставаться ко мне спиной. Прекрасной спиной, с настоящей талией. Женщина у моря, чуть покачивающая бедрами, боящаяся оступиться: а ведь это красиво. Боже мой, ведь ей уже более шестидесяти лет.