Читать книгу "Нечаянная радость - Юлия Вознесенская"

– На свою задницу, – криво ухмыльнувшись замерзшими губами, добавил Владлен.

– Вот именно. И нашел, конечно. Так почему Бог у тебя виноватым оказался? Или ты думаешь, можно свою жизнь без конца уродовать, а потом бессовестно обвинять Бога во всех своих несчастьях?

– Да ладно, батя… Понял я.

– Нет уж, давай и с Богом по совести разбираться, Владлен! Помог Он тебе сегодня?

– Ну, коли уж Своего иеромонаха на помощь прислал, то, выходит, помог…

– А ты сам все испортил?

– Ну, сам, ясен пень, чего уж… А только вот почему твой Бог теперь больше нам не помогает? – тут же начал изворачиваться Владлен. – Ведь ты вместе со мной замерзаешь незнамо за что, а?

– Поможет! Я ему всю дорогу молюсь. Даже когда с тобой разговариваю или песни пою – все равно молюсь в сердце: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!»

– А чего Он тебя от растяжения не уберег?

– Значит, так надо было, чтоб я ногу растянул.

– А это-то Богу зачем – монаха калечить? – не сдавался Владлен.

– Зачем-нибудь да надо… Поживем – узнаем.

– Если дойдем.

– Обязательно дойдем!

И они снова пошли вперед, и отец Агапит снова запел, только на этот раз совсем другую песню, уже и Владлену знакомую:

Здесь птицы не поют,

деревья не растут,

и только мы за рядом ряд

врастаем в землю тут…

И Владлен подхватил припев:

Нас ждет огонь смертельный,

и все ж бессилен он.

Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный

десятый наш десантный батальон,

десятый наш десантный батальон.

Но все хорошее кончается – кончилась и эта песня.

– Идем, поём уж сколько времени, а что-то ни одна машина нас не догнала, ни одной попутки, все только встречные, и то редко, – ворчал Владлен. – Забыл, что ли, про нас твой Бог, отец Агапит?

– Господь никого из Своих детей никогда не забывает, запомни это, Владик!

– Ага, счас… Чего ж Он попутку-то нам не шлет? Вот и еще одна встречка…

Они остановились, чтобы водитель встречной машины издали их заметил и успел объехать. Но водитель их объезжать не стал, а наоборот – затормозил и остановился. Из машины выскочил мужчина, искавший их на платформе в Красногорске.

– Отец Агапит! Батюшка! Почему костыли, что случилось?

– Ничего страшного, Виктор, ногу я подвернул.

– Давайте скорей в машину!

Виктор повлек отца Агапита к машине и принялся усаживать на пассажирское сиденье спереди. Владлен шел позади, остановился у машины – смотрел, ждал.

– Осторожней, осторожней ногу ставьте… Вот так, батюшка! Сейчас я вас горячим чаем напою, у меня термос с собой!

– Ты с попутчиком моим сначала познакомься, Витя, – перебил его отец Агапит, – это Владлен!

– Виктор! – представился мужчина. – Давай, снимай рюкзак, Владлен, и залезай на заднее сиденье. – Он поставил сумку с книгами и рюкзак на сиденье рядом с Владленом.

Уселись.

– Ты там что-то про чай говорил? – напомнил отец Агапит.

– Да-да! Сейчас!

Виктор извлек из-под сиденья термос, из бардачка достал кружку, налил в нее чай и протянул отцу Агапиту. Тот кружку взял, но протянул ее назад – Владлену.

– Пей первый, Владик! Совсем ты посинел, бедняга.

Владлен без всякого стеснения ухватил кружку двумя руками и захлюпал.

– Я вам в крышку от термоса налью, отец Агапит, ничего?

– Да хоть в ложку, только поскорей – внутри все смерзлось!

– Так вы что, батюшка, от самого разъезда так и шагали, никто не подвез? – спросил Виктор.

– Так и шагали – с Богом да с песнями.

– Попутных машин не было или никто не брал?

– Машины попутные были, да вдвоем нас брать не хотели, а мы не пожелали разделяться.

– Понятно.

Владлен кончил пить чай и размотал наконец шарф отца Агапита, открыл лицо. Виктор лицо это, отразившееся в зеркальце заднего обзора, с интересом обозрел и отвел глаза.

– Ну что, отогрелись слегка, – спросил он, – можем ехать?

– Поехали!

Внедорожник развернулся и исчез в метели.

Монастырь

Владлену снился сон, точнее сказать, и не сон, а самый настоящий кошмар. Снилось ему, что он опять на зоне, лежит на нижней шконке – маленькая, но привилегия! – и курит в кулак самую забористую, утреннюю закрутку махры.

– Подъем! – кричит входящий в барак вертухай, то есть надзиратель. – Всем на зарядку, а Рыбкин с вещами на выход!

– А как же завтрак, гражданин начальник? – резонно спрашивает Владлен.

– Завтрак – завтра! В больничке! – отвечает вертухай и кривит рот в гадкой кривой усмешке.

Владлен выходит из барака и видит непонятную, но до озноба пугающую картину. В проходе между бараками стоит огромная циркулярная пила, а к ней сбоку пристроен конвейер. Перед конвейером несколько заключенных с перекошенными от страха лицами, руки их скованы за спиной наручниками. Остальные стоят пока строем на плацу. Вертухай подталкивает Владлена в спину, и тот послушно строится.

– Это что ж такое будет? Дрова пилить заставят, что ли? – озабоченно спрашивает он соседа.

– Дрова… Ноги нам будут отпиливать!

– Ка-ак?!

– А вот так – по самое выше некуда! – и он наотмашь показывает рукой это самое «выше некуда».

– Это зачем же это людям здоровые ноги пилить? – бледнея, спрашивает Владлен.

– А затем, что безногим больше подают! – хмуро разъясняет сосед.

Охранники хватают одного из заключенных, укладывают вперед ногами на конвейер и прихватывают за колени широкими лентами к полотну. С диким визгом включается пила. В ужасе воет почти в унисон с нею движущийся вместе с полотном заключенный. Владлен, улучив момент, когда приведший его вертухай отвернулся, согнувшись, рысью бежит обратно в барак.

В бараке уже пусто, только несколько блатных продолжают храпеть на шконках. Владлен бросается к самой дальней, не своей шконке и забивается под одеяло прямо в одежде и бахилах. Лежит, накрывшись с головой, и вдруг слышит сквозь страшный вой пилы:

– Кому говорю – подъем!

Это, стало быть, понимает он, орет вернувшийся в барак вертухай. Владлен выглядывает, смотрит на него вполглаза и снова крепко зажмуривается: ему кажется, что так вертухай его не заметит.

– Кому говорю – подъем! – добродушно басил Виктор, стоя перед двухъярусной деревянной кроватью, на которой лежал, укрывшись с головой, Владлен. – Сколько спать можно, уж выспался… Тебе помочь, что ли? – он потрогал Владлена за плечо, а потом попросту сдернул с него одеяло.