Читать книгу "Океан в конце дороги - Нил Гейман"

«Он новый, — заключила она. — На нем написано тысяча девятьсот двенадцатый год, но еще вчера его не было и в помине».

Лэтти согласилась: «Я знала, что с ним что-то не так».

Я взглянул на старую миссис Хэмпсток: «А как вы узнали?»

«Хороший вопрос, милок. Главным образом по электронному распаду. Чтобы увидеть электроны, нужно смотреть на вещи пристально. Они махонькие такие, похожи на крохотные улыбки. А нейтроны серые и вроде как хмурные. Эти электроны чуть-чуть улыбистей, чем нужно для тысяча девятьсот двенадцатого года, так что я прошлась по краям букв, по голове старого короля, и грани оказались чуток острей и четче. Даже там, где они сносились, это выглядит словно их нарочно сточили».

«Должно быть, у вас очень хорошее зрение», — заметил я восхищенно. Она вернула мне монету.

«Уже не такое как прежде, но вот доживешь до моих лет, тоже зоркости поубавится». И она громко хохотнула, будто сказала что-то смешное.

«А сколько мне еще жить до этих ваших лет?»

Лэтти глянула на меня, и я с беспокойством подумал, что сказал грубость. Иногда взрослым не нравилось, что их спрашивают про возраст, а иногда нравилось. Мой опыт говорил, что старым людям нравилось. Они гордились своим возрастом. Миссис Уоллери было семьдесят семь, а мистеру Уоллери — восемьдесят девять, и они любили рассказывать, сколько лет им исполнилось.

Старая миссис Хэмпсток подошла к буфету и взяла несколько ярких цветастых ваз. «Еще порядочно, — ответила она. — Я помню, как луна родилась».

«А она разве не всегда была?»

«Господь с тобой! Ничуть не бывало. Я помню день, когда появилась луна. Мы смотрели на небо — оно тогда было грязно-бурое, закоптелое, в серых разводах, не зеленое и не синее…» Она поставила вазы в раковину и каждую наполнила до половины водой. Потом достала почерневшие кухонные ножницы и принялась обрезать нарциссы, по полдюйма от каждого стебля.

Я снова спросил: «А это точно не призрак того человека? Может, это он нас преследует?»

И девочка, и старая женщина засмеялись, я почувствовал себя дураком. И поспешно извинился: «Простите».

«Привидения не могут ничего создавать, — разъяснила мне Лэтти. — Они даже двигать вещи толком не могут».

Тут старая миссис Хэмпсток сказала ей: «Сходи за матерью. Она стирает». — А затем — мне: «Ты подсобишь мне с нарциссами».

Я помогал ей расставлять цветы по вазам, а она спрашивала моего совета, где их лучше разместить в кухне. Мы ставили вазы туда, куда я говорил, и я чувствовал себя необычайно важным.

В этой кухне среди мебели темного дерева нарциссы стояли как заплатки из солнечного света, добавляя ей яркости. На полу — красная плитка. Стены выбелены известкой.

Старушка подала мне выщербленное блюдце с куском пчелиной соты из улея Хэмпстоков и добавила немного сливок из молочника. Я ел соту ложкой, пережевывая воск, как жвачку, мед растекался во рту, сладкий, клейкий, цветочный.

Я выскребывал из блюдца остатки сливок и меда, когда в кухне появились Лэтти и ее мама. На миссис Хэмпсток все еще были резиновые сапоги, и она влетела в комнату, будто очень спешила. «Мама! — воскликнула она. — Кормить мальчика медом! Ты же испортишь ему зубы».

Старая миссис Хэмпсток повела плечами. «Я переговорю с этой неуемной мелкотней у него во рту, — заверила она. — Они не тронут его зубы».

«Ты же не можешь вот так командовать бактериями, — возразила миссис Хэмпсток. — Они этого не любят».

«Сущий вздор, — отмахнулась старушка. — Дай им только волю, и они совсем распояшутся. А покажешь, кто тут главный, они все сделают, только б тебя умаслить. Ты же пробовала мой сыр. — Она обернулась ко мне. — Я за свой сыр медали получала. Медали! В стародавние времена, бывало, на лошади неделю скакали, лишь бы купить головку моего сыра. Даже поговаривали, что сам король ест мой сыр с хлебом, а королевичи — Дикон, Джеффри и даже маленький Джон клялись, что лучше моего сыра отродясь не едали…»

«Ба», — одернула ее Лэтти, и старушка осеклась.

Мама Лэтти сказала: «Тебе понадобится ореховый прут. И… — добавила она задумчиво, — я думаю, можно взять с собой мальчика. Это его шиллинг, с ней легче справиться, если он будет с тобой. Если будет что-то, что она сама сделала».

«Она?» — удивилась Лэтти.

Девочка держала в руках складной нож с роговой рукояткой, лезвие было спрятано.

«Похоже, что она, — ответила мама Лэтти. — Но учти, я могу ошибаться».

«Не бери с собой мальчика, — вмешалась старая миссис Хэмпсток. — Накличешь беду».

Я расстроился.

«Все будет хорошо, — заверила ее Лэтти. — Я о нем позабочусь. И о себе тоже. Будет нам приключение. И вместе оно веселей. Ба, ну пожалуйста?»

Я с надеждой смотрел на старую миссис Хэмпсток и ждал.

«Не говори, что я тебя не предупреждала, если все пойдет наперекосяк», — проворчала старая миссис Хэмпсток.

«Ба, спасибо! Я тебе слова в упрек не скажу. И буду глядеть в оба».

Старая миссис Хэмпсток шмыгнула носом. «Ну, тогда смотри, не напортачь. Подходи осторожно. Свяжи, перекрой все отходные пути и усыпи».

«Да знаю я, — сказала Лэтти. — Все наизусть знаю. Честно. Все обойдется».

Вот что она сказала. И не обошлось.

4

Лэтти повела меня в заросли лещины у старой дороги (по весне ветви орешника клонились под тяжестью сережек) и выломала прут. Ножом очистила его от коры так, будто делала это уже мириады раз, укоротила, и прут стал похож на рогатку. Она спрятала нож (я так и не понял куда) и взяла по концу рогатки в каждую руку.

«Это — не волшебная лоза, — объяснила она. — Просто проводник. Думаю, для начала мы ищем синюю… синюю бутылку. Или что-то фиолетово-синее и блестящее».

Мы огляделись. «Я ничего такого не вижу».

«Еще увидишь», — заверила она меня.

Я снова глянул вокруг и выхватил взглядом бурую, с рыжиной, курицу, клевавшую что-то в траве на краю подъездной дорожки, ржавый трактор, деревянный стол-помост рядом с дорогой и на нем шесть пустых металлических бидонов из-под молока. Я увидел дом Хэмпстоков из красного кирпича, который высился, как громадный кот, в дреме поджавший лапы. Весенние цветы — заполонившие всё белые и желтые ромашки, золотистые лютики (лютик верный даст ответ, любишь масло или нет),[1]одуванчики и в тени под молочным помостом запоздалого весеннего гостя — одинокий колокольчик, еще блестящий от ро…

«Он?» — выкрикнул я.

«А у тебя меткий глаз», — похвалила она.

Мы направились к колокольчику. Когда мы с ним поравнялись, Лэтти зажмурилась. Ее тело задергалось во все стороны вместе с выставленным вперед ореховым прутом, как будто сама она была стрелкой часов или компаса, а руки ее вросли в рогатку и направляли нас на какой-то восток или север, не доступные моему зрению. «Черное, — вдруг проговорила она, словно описывала что-то увиденное во сне. — И мягкое».