Читать книгу "Ледяная принцесса - Камилла Лэкберг"

Она проехала по ивовой аллее, затем сквозь ворота высокой решетчатой изгороди и остановилась на засыпанной гравием площадке перед домом.

Каменная лестница привела ее к массивной дубовой двери. Ничего похожего на современный звонок не было и в помине, и ей пришлось грохнуть здоровенной дверной колотушкой. Дверь тут же открылась. Она уже была готова к тому, что ее встретит горничная в накрахмаленном до хруста переднике, но вместо этого оказалась нос к носу с мужчиной — как она тут же поняла, самим Хенриком Вийкнером. Он смотрелся просто до неприличия хорошо, и Эрика была рада, что, перед тем как выехать из дома, уделила своей внешности несколько больше времени, чем обычно.

Она шагнула в огромный холл, который, как она быстро прикинула, был больше, чем вся ее стокгольмская квартира.

— Эрика Фальк.

— Хенрик Вийкнер. Насколько я помню, мы уже встречались прошлым летом. В кафешке там внизу, рядом с площадью Ингрид Бергман.

— В «Кафе Брюгган». Да, совершенно верно. У меня ощущение, что с прошлого лета прошла целая вечность, особенно когда подумаешь про такую погоду, как сейчас.

Хенрик пробормотал что-то вежливое в ответ. Он помог ей снять куртку и рукой указал в сторону салона в конце холла. Эрика осторожно присела на софу, которую, обладая безграничными познаниями в области антиквариата — в том плане, что не знала почти ничего, — в итоге смогла совершенно определенно оценить как очень старую и дико дорогую. Она с благодарностью приняла предложение Хенрика выпить кофе. Пока он организовывал кофе и они обменивались вежливыми фразами насчет ненастной погоды, Эрика исподтишка рассматривала его и констатировала про себя, что Хенрик не выглядит особо опечаленным, но в то же время она знала, что это совсем не обязательно что-нибудь означает: все люди по-разному выражают свою печаль.

Одет он был довольно просто: превосходно сшитая ярко-голубая рубашка от Шинуа и Ральфа Лорен; темные, почти черные волосы подстрижены так, что прическа выглядела элегантной, но не создавалось впечатления, что он пять минут назад вышел из парикмахерской; темно-карие глаза придавали его внешности облик южанина. Сама Эрика предпочитала мужчин более грубой внешности, но тем не менее не могла не признать притягательности и привлекательности Хенрика, который как будто сошел с фотографии из журнала мод. Вдвоем с Алекс они были, наверное, сногсшибательно красивой парой.

— Какой замечательный, чудесный дом.

— Спасибо. Я уже четвертое поколение Вийкнеров, которое живет здесь. Мой прадедушка построил его в начале века, и с тех самых пор он находится во владении нашей семьи. Если бы эти стены могли говорить…

Он повел вокруг рукой и улыбнулся Эрике.

— Должно быть, это прекрасно — чувствовать, что вокруг тебя — вся история твоей семьи.

— И да и нет. В то же время это накладывает и тяжелую ответственность: продолжать идти по стопам отца, ну и все такое.

Он усмехнулся, и Эрике показалось, что он не выглядит особо отягощенным грузом этой самой ответственности. Что касается ее самой, то в этой элегантной комнате она чувствовала себя совершенно не в своей тарелке и вела незримую битву, тщетно пытаясь найти какое-нибудь мало-мальски удобное положение, сидя на этой красивой, но абсолютно спартанской софе. В конце концов она перебралась на самый краешек и очень аккуратно пригубила кофе, который был подан в малюсеньких кофейных чашечках тонкого фарфора. У нее зачесался мизинец от желания оттопырить его, но она сумела противостоять этому порыву. Чашечки как будто специально были сделаны для того, чтобы оттопыривать мизинцы, но она подозревала, что в таком варианте это выглядело бы как пародия на светскую жизнь. Ей пришлось выдержать еще одно сражение с собой перед блюдом с пирожными на столике, и это сражение она успешно проиграла: оно превратилось в дуэль Эрики с пышным, воздушным сахарным пирожным — по ее оценке, десять баллов.

— Алекс любила этот дом.

Эрика как раз размышляла, как бы ей начать подбираться к настоящей причине ее приезда, и была благодарна тому, что Хенрик сам начал разговор об Алекс.

— Сколько вы здесь вместе прожили?

— Собственно говоря, столько же, сколько мы женаты, — пятнадцать лет. Мы встретились, когда учились в Париже. Она изучала историю искусств, а я пытался поднабраться чего-нибудь полезного в области экономики, чтобы хоть худо-бедно справляться с руководством семейным предприятием.

Эрика сильно сомневалась в том, что Хенрик Вийкнер хоть что-нибудь делал худо-бедно.

— Сразу после свадьбы мы приехали домой в Швецию в этот самый дом. Мои родители к тому времени умерли, и пару лет, пока я был за границей, в доме никто не жил. Алекс тут же начала обновлять его, она хотела, чтобы все было превосходно: каждая деталь в доме, каждый кусок обоев, мебель или ковры либо действительно подлинные и остались здесь со времен постройки дома, либо были отреставрированы и получили свой изначальный вид, что-то она купила. Она побывала я даже не могу сказать в скольких антикварных магазинах, чтобы найти именно те вещи, которые были здесь при жизни прадедушки. Ей помогало то, что у нас сохранилась куча старых фотографий, и в итоге результат получился просто фантастический. Одновременно она до изнеможения работала, подготавливая открытие своей картинной галереи. И как она все это успевала, я до сих пор совершенно не могу понять.

— А каким человеком была Алекс?

Хенрик помолчал, ему потребовалось время, чтобы обдумать ответ.

— Красивая, спокойная, перфекционистка до кончиков пальцев. Тому, кто не очень хорошо ее знал, она, пожалуй, могла показаться высокомерной, но на самом деле это не так. Дело в том, что в жизни она с большим трудом сходилась с людьми. Алекс была таким человеком, за которого приходилось бороться.

Эрика очень хорошо понимала, что хотел сказать Хенрик. У Алекс с самого детства была особая сдержанная притягательность, из-за которой ее называли воображалой — часто те же самые девочки, которые потом едва в лепешку не расшибались, чтобы посидеть рядом с ней.

— Что ты имеешь в виду?

Эрике хотелось услышать, как Хенрик все это сформулирует. Хенрик отвернулся, посмотрел в окно, и в первый раз с того момента, как она переступила порог дома Вийкнеров, она, как ей показалось, увидела проявление чувства за безупречной внешностью.

— Она всегда шла собственным путем, и она не испытывала особого уважения к другим людям. Не то чтобы злоба или недоброжелательность: в Алекс не было злобы, ей это было просто незачем. Самое главное, чего моя жена боялась больше всего на свете, — это чтобы ее не ранили, — и в сравнении с этим все остальное, все другие ее чувства отступали на задний план. Но проблема заключается в том, что если ты не пускаешь никого за выстроенную тобой стену в страхе, что туда может проникнуть враг, то и твои друзья тоже остаются за этой стеной. — Хенрик помолчал, потом посмотрел на Эрику: — Она говорила о тебе.

Эрика не смогла скрыть свое удивление. Она всегда думала, что их дружба закончилась. Эрика считала, что Алекс раз и навсегда отвернулась от нее и ни разу больше о ней не вспомнила.