Читать книгу "Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен"

— Старайся быть такой, как все. Не стремись возвыситься. Выбирай более низкие обязанности.

— Вы расскажете, кем был мой отец?

— Ты слишком молода, чтобы вынести это. Пока просто старайся вести себя скромно.

Пока он говорил, она не чувствовала боли, а теперь будто ощутила на щеке каждый его палец — настолько болезненным и глубоким было разочарование.

— Но я ведь могу продолжать учиться в скриптории, не так ли? — спросила она. — Письмо — это моя жизнь! Клянусь, я обуздаю свою гордыню и впредь, как и сейчас, буду отличать главное от второстепенного...

— Замолчи! — резко оборвал он ее и потом вынес приговор, сразивший ее наповал. — Ты не должна становиться такой, как твой отец, Рагнхильда. В ближайшие несколько лет ты не войдешь в скриптории.

Он отвел взгляд, и только тогда отчаяние и досада оставили его.

— Но что мне тогда делать в этом монастыре? — спросила София, больше не в силах сдерживать слезы.

Одна из монахинь была беременна.

По крайней мере, она так считала, так заявила медсестре и Софии и об этом, казалось, свидетельствовал ее организм. По утрам ее тошнило, груди и ноги разбухли, а живот раздувался все больше и больше.

София внимательно следила за тем, как сестра Корделис ощупывает круглый живот.

Уже три года она служила в больничной палате — ее туда определили отец Иммедиат и мать настоятельница. С большей радостью они сделали бы ее помощницей экономки, но сестра Ирмингард избавила ее от этого, указав на ее замечательную способность запоминать. Она поможет ей хранить в голове сложные рецепты и не будет бросаться в глаза так сильно, как в скриптории, отныне для нее запретного.

София не поблагодарила Ирмингард. Она скучала по ней, но еще больше ей не хватало письма. Только углубляясь в книги по медицине, она снова встречалась с буквами. Однако гораздо чаще ей приходилось щупать человеческое тело, а не читать о нем, и это вызывало у нее отвращение.

Монахини, считавшие себя беременными, были в монастыре не редкостью. Ко многим по ночам являлся Иисус Христос, которого они перед алтарем взяли в мужья, подтвердив это словами: «Я люблю Христа, в постель которого я легла». Тогда сестре Корделис, которая руководила Софией, приходилось проверять названные симптомы, и часто она предоставляла это Софии, и та приходила к выводу, что монахиня выдавала желаемое за действительное.

Другие считали, что Христос приходит к ним в образе ребенка, родившегося от девы. Он жадно, больно и радостно пил молоко из их груди. Тогда сестре Корделис и Софии приходилось лечить стертые до крови, покрасневшие соски.

Другие говорили, что Христос оставил на них стигматы (Покраснения на коже, кровавые подтеки, возникающие на коже верующих людей в тех местах, где у Иисуса Христа находились раны от тернового венца и гвоздей). Их ладони кровоточили и вызывали всеобщее благоговение до тех пор, пока сестра Корделис не излечивала воспаленные места микстурами из оленьего жира, камфары и говяжьего мозга.

Монахиня, пришедшая к ним сегодня, рассказывала, что ее принял Спаситель и что он — с лучистыми синими глазами, но окровавленным лбом из-за тернового венка — покрыл все ее тело жаркими поцелуями. Утром она проснулась вся мокрая — и это ничто иное, как святое семя.

Лицо сестры Корделис оставалось серьезным.

— Это может было что угодно, — сказал она серьезно. — Но то, что ты не беременна, это точно. Существует четыре телесных сока — кровь и слизь, желтая и черная желчь. Во все времена существовали эти четыре элемента. Я думаю, что в твоем организме горячее и мокрое преобладает над холодным и сухим. Как ты думаешь, София, как нам ее лечить?

Девочка ответила шепотом, так, чтобы больная не могла ее услышать. Она знала, что некоторые пугаются, услышав, какой метод лечения для них избрали.

— Можно использовать прижигание, воткнуть в тело горячую иглу и выпустить излишние соки.

Сестра Корделис обдумала это предложение и ответила тоже шепотом:

— Это может испугать ее и усилить веру в то, что ее тело действительно пронзают шипы Христова венка.

— Тогда чай из камелии и дикого чертополоха, который помогает при вздутии живота.

— Хорошее предложение, но думаю, она еще несколько месяцев будет оставаться толстой, пока не решит, что родила. Тогда она придет к нам и пожалуется на судороги. Что мы ей посоветуем?

— Корень мандрагоры и омелу, — быстро ответила София. Сестра Корделис кивнула.

— А если ей до этого станет плохо? София ответила, не задумавшись:

— Тогда я предлагаю следующий рецепт: смешать отвар из шалфея с полынной водой и сладким, легким вином, приправить его тмином, перцем и бедренцом, добавить рапсовое масло, воду и яичный желток, перемешать и добавить столько пшеничной муки, чтобы получилось крепкое тесто, которое можно запечь. Больная должна будет употреблять этот пирог маленькими порциями.

Корделис снова кивнула, на этот раз сдержанно улыбнувшись. Она могла хвалить девочку хоть каждый день — повод всегда находился. Но иногда ей становилось жутко от того, что София повторяла тот или иной рецепт так, будто уже сотни раз применяла его, что никогда не забывала названий компонентов, что знала все — и при этом оставалась равнодушной, будто совсем не дорожила своими знаниями.

— Хорошо, — продолжала Корделис. Трезвый ум не позволял ей почувствовать недоверие или испугаться редкого дара Софии, как это делали другие монахини. — Хорошо. Прежде всего, я бы объяснила ей, что Христос никогда не проливает своего семени, потому что он не обычный мужчина, а сын Божий. Она будет стесняться, так что оставь нас наедине.

Она кивнула, и София молча вышла. Ее часто хвалили за то, что она быстро учится, и она привыкла к этому. Но ей было грустно от того, что она имела возможность проявить себя только в этой области, что успех достался ей легко и поэтому почти ничего не стоил.

О, какими горькими были последние годы!

Вначале она должна была следить в больничной палате за временем молитв. Позднее Корделис решила проверить ее чутье на болезни, передавая ей пациенток, лишь прикидывавшихся больными. А таких было немало, несмотря на то что на капитуле каждую неделю осуждали сестер, желавших попасть в больничную палату, чтобы есть вдоволь, прежде всего мясо, и купаться в теплой воде. Сочувствие Софии не было свойственно, и она пичкала обманщиц исключительно блюдами из яиц и горячей водой, так что голод вскоре прогонял их обратно. Так же трезво она действовала и спустя год, когда Корделис привлекла ее к лечению тяжелых ран и болезней.

Но все это не делало Софию счастливой. Конечно, ей сильно повезло, что она оказалась в больничной палате, ведь ей не приходилось мыть, штопать и вязать, как остальным сестрам, которые наполняли каменные кастрюли кислой капустой, солили мясо, очищали мед и добывали известь из яиц. Но каждый раз, когда она проходила мимо скриптория, она знала, что ее настоящее место там, где знание не ограничено медициной и страдающими телами, где можно было не только читать, но и писать. Она чувствовала себя изгнанной и наказанной за то, что рассказала всему миру про свой дар. Разве справедливо, что ее ровесница Доротея каждый день переписывала теологические и философские тексты до тех пор, пока ее пальцы не сводило от боли, в то время как она выучила только то, что лютик помогает при носовых кровотечениях? Разве можно было смириться с тем, что Мехтгильда заняла ее письменный стол, а ей приходится выслушивать похотливые сны, например, как сегодня?