Читать книгу "Безжалостный распутник - Барбара Картленд"

Сэр Джон умер, когда началась Реставрация[23], однако его сын стал первым графом Роттингемом, а Кингс-Кип — любимым местом отдыха короля и его разгульных придворных, привозивших сюда своих любовниц.

Первый граф оказался не слишком талантливым поэтом, однако отличался красноречием и иногда сочинял короткие стишки. Однажды он вырезал ножом на двери спальни:

В Кингс-Кип

Мораль спит,

А любовь царит.

По всей видимости, этот граф первым отравил кровь Роттингемов бациллой мотовства.

Портреты первых хозяев поместья являли собой лики благообразных мужей самого серьезного вида, однако первый граф отчетливо напоминал своего нынешнего потомка.

Все последующие века в роду Роттингемов рождались мужчины, внешне походившие на красавцев пиратов, бороздивших моря и океаны в поисках золота и приключений. Как правило, они оставляли после себя легенды о победах над представительницами прекрасного пола и баснословном богатстве, обретенном за карточным столом.

«К несчастью, — подумал граф, — мой отец стал исключением из правил. К числу Роттингемов, которым везло в картах, он явно не относился».

Отец нынешнего графа был заядлый игрок, но удачливостью он не отличался. Будучи еще относительно молодым человеком, он проигрывал огромные суммы из семейных денег.

Однако он обладал броской внешностью, которой отличались все Роттингемы, а его красавица жена не только происходила из благородного семейства, но и принесла ему внушительное приданое.

Граф промотал эти деньги всего за несколько лет, и, когда жена умерла, рожая второго ребенка, безумная расточительность довела его до грани банкротства.

Кингс-Кип, как недавно рассказывал граф принцу Уэльскому, был спасен лишь стараниями кузена, полковника Фицроя, который взял поместье в свои руки. Он сделал это по настоянию родственников, опасавшихся, что целая страница английской истории может исчезнуть на зеленом сукне карточных столов Сент-Джеймского дворца.

Полковник спас поместье, дом и всю обстановку, не дав им перейти в чужие руки.

А ведь как легко, подумал граф, проходя через комнаты особняка, красота Кингс-Кип могла быть утрачена навсегда, подобно бесценным сокровищам лондонского особняка Роттингем-Хаус на Беркли-сквер.

Ему до сих пор было больно вспоминать о том, чего лишилась их семья по вине беспутного отца.

Рот-Сквер в Блумсберри, Рот-авеню в Ислингтоне, Рот-стрит неподалеку от Пикадилли — все это отец прокутил или продал за смехотворно малые суммы, чтобы тут же лишиться и их, заключая абсурдные и эксцентричные пари, которые невозможно было выиграть.

Он даже умер, бросая вызов судьбе: «Ставлю двух обезьянок на то, что не доживу до полуночи».

Это был спор, который, к счастью, никто не поддержал.

И что же? Он действительно испустил последний вздох за две минуты до полуночи в комнате, где даже напольный ковер был продан в уплату карточных долгов.

Минувшим вечером, сразу после ужина, граф прошелся по комнатам и мысленно поблагодарил Всевышнего за то, что у его родственника хватило благоразумия и ответственности за семью, что позволило Роттингемам сохранить в неприкосновенности фамильное добро.

Он миновал гостиные, стены которых были украшены картинами кисти Ван Дейка, Лели, Рембрандта и Пуссена, уставленные мастерски инкрустированной мебелью и уникальной коллекцией фарфора. Осмотрел большой банкетный зал с великолепным потолком, настоящим шедевром кисти знаменитого Веррио.

Заглянул он и в парадные спальни с огромными кроватями под парчовыми балдахинами, гобеленами работы Вандербанка и французскими комодами, привезенными в Англию в начале века еще его дедом.

Именно пятому графу Роттингему этот дом был обязан своей неувядаемой славой.

Что касалось внешних стен особняка с его причудливой каменной кладкой на крыше, с каменными вазами, статуями и остроконечными башнями, которые великолепно смотрелись на фоне неба, придавая дому поистине сказочные очертания, то здесь менять к лучшему было практически нечего.

Вернувшись на родину после долгих скитаний по континентальной Европе, граф привез с собой итальянских художников, штукатуров и позолотчиков. Они украсили потолки, построили несколько превосходных мраморных каминов в гостиных, придав им дополнительную элегантность. Хотя Анселин и опасался, что поместье, которое он не видел много лет, может его разочаровать, его страхи оказались необоснованными.

Кингс-Кип всегда казался ему величественным и внушительным, и это был его родной дом.

Увидеть его снова означало вспомнить, какое огромное место родовое гнездо занимало в его мыслях за время вынужденной разлуки с Англией после смерти отца.

Под жарким солнцем далекой Индии Анселин часто вспоминал и журчание воды в фонтане, украшенном каменными купидонами, и шорох листвы кустарников, среди которых он играл маленьким мальчиком, наблюдая за рыжими белками, стремительно взлетавшими по стволам деревьев наверх, к веткам, чтобы спрятать там орешки.

Иногда ему снилось, как он играет в прятки среди потайных комнат и лестниц, огромных дымоходов, где когда-то прятались католические священники[24]. Во сне ему казалось, что его преследуют его недоброжелатели, но он твердо знал, что в стенах Кингс-Кип всегда будет в безопасности.

— Все это мое! Мое! Мое! — повторял он после ужина.

По лужайке граф дошел до самого пруда. Здесь он остановился и огляделся по сторонам. Во тьме дом сверкал, как огромный бриллиант. Над головой мерцали звезды, из многочисленных окон струился мягкий золотистый свет.

— Мое! — возбужденно повторил он. — Я больше никому не отдам этот дом!

Теперь Роттингем точно знал: именно ради этого поместья он долгие годы упорно трудился в далекой Индии. Он еще тогда сказал себе, что терпит разлуку с родной страной лишь для того, чтобы больше никогда не испытывать унижений, чтобы не терзаться сознанием собственной бедности, когда многие вещи становятся недостижимыми, поскольку он не в состоянии за них заплатить.

А деньги ему требовались, и немалые. И все потому, что ему была ненавистна сама мысль, что для окружающих имя Роттингемов связано с долгами, невыполненными обязательствами, стучащими в дверь назойливыми кредиторами и угрозой оказаться в долговой тюрьме.