Читать книгу "Дегустатор - Мастер Чэнь"

Что-то с ним происходило. Странное.

Алина с удивлением, наклонив голову, слушала Монти. Остальные тоже замерли, некоторые — типа Гриши — замерли с радостью: скандал!

Любой винодел — как любой художник — много чего выслушивает в жизни о своих произведениях. Но как же она смотрит на этого Монти, несчастная фрау Бах, как она вытягивает шею, оглядывая нас, всех прочих, ища поддержки… Ведь это для нее такое событие — приезд людей, от слова которых зависят продажи!

— Монти, — сказал я медленно и задумчиво, намеренно тихо, чтобы ко мне прислушались. — Вы не хотите пить дубовую настойку, но я — хочу. Я хочу из Германии получать деревянное вино с немецким дубом, из Калифорнии — сливочное шардоне с калифорнийским дубом и так далее. Что касается хозяйства Бах, то лично мне кажется: последние два вина великолепны для дичи и копченого мяса. Они очаровательны, — тут я повернул голову к фрау Бах, — а главное — уникальны.

— Отличный английский, — раздались еле слышные, но предельно отчетливые русские слова с противоположной стороны стола. То была Алина, она смотрела на меня с любопытством.

Тут я услышал другой шепот. А, это же Мануэла — она завладела мясистым ухом господина Баха и рассказывала ему что-то… глядя при этом на Монти… а Бах с громадным сочувствием смотрел на него же и кивал, кивал.

— Дорогая Мануэла, — звенящим голосом сказал Монти, — я могу представить, что вы там рассказываете. И хотел бы заметить, что это не имеет никакого отношения к делу. Побочные обстоятельства не влияют на мое мнение о вине.

— Конечно-конечно, — ласково заверил его господин Бах.

Монти воззрился на него волком. Тогда все, конечно, завершилось миром.

Но нервы были и дальше. Потому что — по дороге к автобусу — Гриша и Юля начали требовать у Мануэлы, чтобы она организовала им отдельную поездку в Зоргенштайн, на место отравления. Мануэла, по-моему, начала всерьез обдумывать самоубийство, поскольку Гриша нагло объяснял ей, что никому в Москве — то есть никому в его редакции — не интересен германский дуб, всем хочется острого материала про отравленное вино. А это было ровно то самое, чего Мануэла не хотела слышать, для ее института смысл всей поездки на ходу изменился, он, этот смысл, заключался как раз в том, чтобы все как можно быстрее забыли об отравленном вине и писали о германском дубе. Юля, однако, уверенно подпевала Грише. Это было ужасно, мы с Седовым терпеливо ждали, когда Мануэла расправится с этой парой. А потом оказалось, что всем без исключения нужно в туалет — а что вы хотите от людей, живущих в автобусе, — и я надолго замер во дворе среди багрового плюща, покрывавшего винодельню от крыши до земли.

— Страсти у вас, — неодобрительно сказала мне Юля, только что отдавшая должное туалету супругов Бах. — Объяснил бы, что это такое — какой-то Монти читает лекции людям, которые, наверное, побольше его знают.

— А вот это не так, — сказал я. — Монти — это феномен. Очень сложно стать известным винным писателем в стране, где в полной силе Хью Джонсон и Дженсис Робинсон. Но Монти все равно хочет когда-нибудь быть первым. И ведь он еще и фрилансер. То есть ему никто не платит зарплату. Поэтому каждое лето он нанимается на виноградники и винодельни, по месяцу или меньше на каждый, по всей Европе. За еду и копейки. Но уж то, что он знает про все винодельческие технологии, от Бургундии до Риохи, — это Бахам, возможно, и не снилось. А также и нам с Седовым.

Юля — человек, который из всего извлекает какую-то неожиданную информацию.

— А скажи, Сергей, это что — вы с Седовым первые винные писатели России? Вас только двое? Вот и Мануэла с вами носится… А кто из вас круче?

— Нас не двое, а трое, — скромно заметил я. — Еще есть Галя Лихачева. Тоже из моего журнала, из «Вино-писателя». Конечно, в винных компаниях работает множество экспертов. Они знают побольше нашего, но это не винные писатели. Они работают на свои компании. На их продукцию. А строго в рамках профессии — вот мы.

— Один из трех лучших — тоже не слабо. Нет, тебя о чем спросили, а? Кто из вас двоих круче?

Я с некоторым нетерпением взглянул на выход из дегустационного зала — как обычно, бывшего сарая, оштукатуренного потом с немецкой безупречностью.

— Она только зашла, — мстительно сказала Юля. — Дай женщине спокойно пописать. Так кто?

— Седов начал творческий путь в журнале «Советское вино», издавался Всесоюзным институтом виноделия. Все знает, — великодушно признал я. — Но пишет в соответствующем стиле. Заполняет технологическую карту. И тут приходит новый век, открываются новые журналы, набегает какая-то шпана, то есть я. Мне далеко до него по части знаний. Но ему далеко… меня, видишь ли, читают. Почему-то.

— А еще он сегодня главный редактор, — напомнила мне Юля. — Ладно, Сергей Рокотов. Теперь слушай. Дай мне поговорить с твоей Алиной. А то только руки помоет сейчас — и вы уже снова о чем-то шепчетесь. А у меня к ней дело.

— Да сколько угодно, — удивился я. — Какое еще дело?

— А ты, Рокотов, вообще понимаешь, кому ты куртку свою отдал? Она главный редактор самого знаменитого в эр-эф гламурного журнала. Сколько она получает, знаешь?

— Не спрашивал.

— Я понимаю, у тебя к ней свой интерес. А меня с работы завтра могут выгнать. Да и работа дрянь. Вот о чем я с ней хочу поговорить. Ты вообще прикинь, она с Рублевки не вылезает, она с какими людьми общается — голова не кружится? А ты ей куртку свою…

— Не кружится, — честно признал я. — Если у них там миллиард долларов, это еще не значит, что они дадут мне хоть десятку. Да и я не попрошу. И тебе они не дадут. Слушай, все просто — я тут задержусь на пару шагов, подсядь к ней в автобусе, как раз поговоришь. Ехать час как минимум. Я прислушиваться не буду. Успеха.

— Мгм, — сказала она. — Я знала, что ты настоящий товарищ.

Боюсь, что классическое представление о немцах у нас, как всегда, на полстолетия отстает от реальности. Сегодняшний немец во всей красе — это вот что.

Это Франц Хербстер, стоящий над обрывом, над потрясающе немецким пейзажем — черная хвойная тень Шварцвальда на горизонте, серебряная полоска узенького еще Рейна на краю мироздания. Холмы, золотящиеся осенними фруктовыми садами. Солнце среди багровеющих облаков. Черепичные крыши, робкие синеватые дымки из труб: ведь это же рай, сюда попадают те немцы, которые в жизни вели себя хорошо.

А Франц Хербстер, в коротких сапожках, в толстой куртке, привел нас на этот бугор для приветственной церемонии. На обрыве стоит беседка, ее пронизывает ветер, мы дрожим, Алину не спасает уже и моя куртка — ее тонкие, плотно сжатые губы скоро посинеют. Но уйти нельзя, в беседку заранее вынесен поднос с бокалами, здесь же коробочка игристого вина — плоды трудов винного кооператива, которым управляет Франц.

И вот он, с летящими по ветру волосами, достает из коробки первую бутылку зекта, увенчанную серебристой фольгой, и рубит ей голову настоящим самурайским мечом.