Читать книгу "Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины"

Я поднялась, протянула ему руку, но он руку оттолкнул и посмотрел злобно.

– Не понимаешь или не хочешь сказать?

– Я ничего не понимаю, папа!

Позвонить Веронике, одна я не справлюсь. За что он меня так мучает? Напился пьян и теперь мучает. И так, наверное, будет всегда, каждый день: он будет напиваться и мучить.

– Пойдем лучше спать, ну, пожалуйста!

Отец уцепился за скатерть и ни за что не хотел подниматься. Сидел, молчал, морщился от какой-то таинственной боли. Так прошло очень много времени: он сидел и молчал, я стояла возле него. Мне было мутно и страшно и отчего-то холодно. Хотелось уйти, убежать.

– Я ведь не только шаги и дверь, – снова заговорил папа, – я голос слышал. Только никак не могу вспомнить – ее или твой.

– Я не приходила сюда ночью, честное слово!

– Ага! Понимаешь! Значит, все-таки… Ладно, пора. – Он подал мне руку. – Веди.

Поднять его оказалось так трудно, что я совершенно выбилась из сил – ноги отца не держали, и опоры в руках не было. Совсем непосильной задачей оказалось довести папу до спальни и уложить в постель. Несколько раз мы с ним падали, с огромным трудом поднимались. Последние метры преодолели ползком – его опять вырвало, он окончательно ослабел. На кровать взбирались, как на Эверест.

Я укрыла его свободным (с маминой половины) концом покрывала, открыла форточку и, измученная, с надорванной душой, ушла в свою комнату. О том, чтобы убрать со стола, вытереть ужасные зеленые слизкие лужи, продолжать как-то жить в сегодняшнем утре, не могло идти речи. Я закрыла дверь на замок, бросилась на кровать и отключила свой мозг.

* * *

Время длилось и длилось, стучали часы, с улицы доносились звуки вполне зрелого утра. Я все слышала и ощущала, но восприятие было как у человека, впавшего в кому: внешняя жизнь не соотносилась со мной, меня не касалась.

Хлопнула входная дверь. Что это? Отзвук папиного ночного видения? Чужая дверь в незнакомой квартире? Или конец болезненному моему покою, или начало спасения? Шаги в коридоре – оживленные шаги пришедшего с улицы человека. Значит, в нашей квартире дверь, значит, конец или начало. Это, конечно, пришла Вероника, узнать, как папа, узнать, что со мной. Я свою дверь не открою, а папа, наверное, все еще спит.

Вскрикнула, охнула, чертыхнулась. Увидела безобразие в большой комнате? Заглянула в спальню к отцу? Быстрые, частые шаги по коридору – шарканье тапок. Где-то вдалеке зазвонил телефон – шаги побежали, обрели голос. Все это меня не касается.

Хорошо бы уснуть…

Часы стучат, шаги суетливо перебегают из комнаты в кухню, звенит посуда, за окном разорвалась петарда. Я думала: отсутствие детства вполне искупило мои стихи, оказалось, что и этого мало. Я думала: немота – достаточная кара, но и ее не хватило. Мама умерла, бабушка устроила пляски на ее могиле, отец… А теперь еще и сон не идет.

Как же мешают шаги, и часы, и улица! Не уснуть, ни за что не уснуть… Часы на стене расплылись зелено-коричневым безобразным пятном, со стрелок стекают капли пота. Не рассмотреть, который час, стекло туманится. Подойти, протереть рукавом. Стол на пути встал непреодолимой преградой.

– Помнишь, как мы танцевали в шахматы?

– Помню. За этим столом. Они спотыкались и падали, скатывались вниз и кричали от страха и боли. Стучали и кричали, стучали и кричали. И даже музыка помочь не могла.

– Они и сейчас стучат и кричат.

Нет! Это стучит и кричит Вероника, сестра моя Вероника.

Я вскочила, рванула замок, распахнула дверь.

– Софья! – Вероника, растрепанная, страшная, схватила меня за плечи и выдернула из комнаты в коридор. – Папа… наш папа…

– Да, я знаю. – Голова туманилась, как стекло на часах, я никак не могла подобрать слова, чтобы потушить ее отчаяние. – Слишком много водки, большое горе, он никогда не пил раньше. – Я неуклюже прижала ее голову к себе, неумело погладила. – Мы должны потерпеть, преодолеть отвращение. Я помогу тебе все убрать.

Она обняла меня, крепко-крепко, двумя руками, словно связала, и вдруг пронзительно, страшно завыла. Она никогда так не выла, даже когда мама умерла, даже на кладбище. Я задергалась в ее объятиях, закричала от ужаса. Тогда и она закричала. Мы стояли, намертво приросшие друг к другу, и кричали. Это было что-то вроде обоюдного припадка. Первый раз в жизни что-то обоюдное, родственное, сестринское.

– Софья… – Вероника ослабила объятия. – Соня… – Она совсем меня отпустила. – Сонечка! – Сестра посмотрела на меня с невыразимой, больной какой-то нежностью. – Наш папа… папа наш… папа-то ведь наш умер.

Я тоже с нежностью, с благодарной восторженной нежностью посмотрела на нее – я совершенно не поняла, о чем она мне сказала.

– Мы потерпим, правда? Это ничего. Просто горе большое. Я помогу тебе все убрать. – И шагнула к ней, чтобы снова обнять и сказать еще что-нибудь доброе, поддерживающее. Но Вероника вдруг оттолкнула меня, страшно побледнела и стала медленно, цепляясь за косяк, как папа за скатерть, сползать на пол.

Обморок! С этим я знаю, как справиться, у меня тоже бывает… Воды в лицо, в аптечке есть нашатырь. Да можно и так, просто водой, ампулу долго пилить…

Я бросилась на кухню, набрала в кружку воды из-под крана, побежала обратно.

Но Вероника уже сама пришла в себя, сидела на полу и терла виски.

– Как ты? Получше? – Я протянула ей кружку. – Попей.

Кружку она не приняла, посмотрела на меня тоскливо.

– Пойдем к нему. Побудем рядом, пока можно, пока его не увезли. Попрощаемся.

Я не поняла, о чем она, я все не понимала. Подала ей руку, помогла подняться. Мы вместе пошли к папе в спальню, перешагнули через отвратительную лужу возле двери. У кровати тоже была лужа, и покрывало все было в зелено-коричневом. Папа спал, неудобно свесив голову вниз, пальцы вцепились в подушку.

– Я не могу, не могу! – Вероника обхватила лицо руками и зарыдала.

Я подошла к отцу, приподняла его голову, положила на подушку – и тут вдруг все поняла: он умер, мертв… Вот все и кончилось…

Глава 2. Расследования частного детектива Андрея Никитина

Клиент не пожелал разговаривать с секретаршей (Андрей завел ее два месяца назад в комплекте с новеньким офисом, до сих пор пахнущим свежей краской и новосельем, курьером Денисом и компьютерным гением Вениамином Балаклавом). Не пожелал представиться. Не пожелал сам подъехать в агентство и изложить суть своей таинственной проблемы. Он настойчиво требовал соединить его напрямую с Никитиным и не шел ни на какие компромиссы.

Тихим, каким-то шелестящим голосом мужчина поинтересовался, не может ли детектив Никитин уделить ему свое внимание, сегодня, часов, скажем, в восемь.

– Никаких проблем! Приезжайте! – весело заявил Андрей, пытаясь подбодрить пугливого недоверчивого клиента, и стал диктовать адрес. Но был прерван вежливым, настойчивым покашливанием и таким же вежливым, но настойчивым отказом приехать в офис агентства «Инкогнито».