Читать книгу "Умная пуля - Фридрих Незнанский"

И вот старший следователь по особо важным делам Елагин Рюрик Николаевич после семи лет службы в Волжском округе назначен в Москву. Он прошелся по площади трех вокзалов. Эта площадь давно уже не напоминала то место, с которого начиналась столица для всего северо-востока. Однако слегка неуклюжий, задумчивый Рюрик не замечал роскошных лимузинов и вшивых бомжей, он не ощущал ароматов французских духов, которыми благоухали спешащие к метро женщины, и запаха нечистот, навечно впитавшихся в асфальт. Он видел свою, только ему ведомую картину площади и твердо знал, что она и есть настоящая. В действительность его вернула довольно упитанная женщина, бесцеремонно сбив с ног бронебойным бюстом. За ней, словно в фарватере ледокола, уютно чувствовало себя с десяток людей поменьше размерами. Елагин решил рвануть на ближайшей электричке до дома родителей. Перед завтрашним представлением высокому начальству требовалось отдохнуть и привести себя в порядок. Встал на Ярославском вокзале в очередь за билетом до Подлипок. У касс милиционеры долго проверяли документы двух приезжих с Кавказа. Затем отпустили без особых проблем. По фигуре Рюрика лишь бегло скользнули, словно это был неодушевленный предмет. Зато появление группы озирающихся молдаван заставило глаза патрульных загореться алчным огнем. Рюрик всегда ездил в четвертом с конца вагоне. Первый и третий нещадно трясло. А предпоследний облюбовывали различного рода асоциальные элементы: бомжи, попрошайки, цыгане, «рабы» из Средней Азии. Пристроившись у окна, надел темные очки и принялся наблюдать за людьми, пытаясь определить по совокупности вторичных признаков род занятий. Вошли встреченные у касс кавказцы. Теперь на их обветренных лицах не было того беззаботного недоумения: «Ну приехал в гости к родственнику, торгующему апельсинами. Погощу — уеду выращивать кинзу-петрушку». Молодые и крепкие парни прокрались по вагону с грацией пантер, готовых к смертоносному прыжку. Профессионально просканировали обстановку, словно вагон представлял собой занятый противником объект. Оценили каждого пассажира. Один прошел вдоль левого ряда, другой прокрался по правому. Рюрик, сильно ссутулившись и уткнувшись в книгу, принял самую безобидную внешность — ботаника. Электричка тронулась. Вошедшие между собой не переговаривались. Но, судя по настороженности поведения, явно выполняли осмысленный план. Поезд приближался к станции Маленковская. По вагону прошла славянской внешности женщина лет пятидесяти. Она остановилась напротив мужчин. Поставила на пол тяжелую сумку. Немного отдышавшись, продолжила свой путь. Сумка осталась. Елагин едва не бросился за ней вдогонку, однако один из горцев наклонился и, вытащив из нее пачку сигарет, предложил второму выйти в тамбур. Распечатывая на ходу и доставая сигареты, они пошли. На пальце у вынимавшего Рюрик ясно заметил появившееся кольцо. Что это такое, ему объяснять не требовалось. Он забросил свою сумку на верхнюю полку и ринулся следом. В тамбуре кавказцев не было. Рюрик вернулся. Поднял с пола сумку и вышвырнул подальше в окно. Неожиданно вагон ожил. Вскочил какой-то длиннющий волосатик и начал щелкать фотоаппаратом. К Рюрику подскочила девица с татуированным животиком и, сунув под нос диктофон, затараторила: — Ваше имя, фамилия? Я Юлия Вербовская. Известное молодежное издание «Соль жизни». Мы проводим акцию «Провокация». Подбрасываем муляжи взрывных устройств в общественные места и смотрим на реакцию представителей органов безопасности и мирных обывателей. Вы первый поступили как настоящий герой. Расскажите о себе. Ваше имя, чем занимаетесь? Служили ли вы в спецназе? Не понимая, Рюрик молча озирался по сторонам. Девица сунула ему в руки мягкую игрушку — розовую свинью — и принялась разъяснять: — У нас в передаче герою дня положен приз. Берите, это ваше! Отодвинув настырную девчонку, к Елагину пробрался милиционер. Он козырнул и произнес: — Ваши документы! Елагин достал паспорт, затем, чтобы не видели журналисты, предписание. Сержант прочел и кивнул. — Теперь понимаете, что репортажа быть не должно. Я при исполнении. Милиционер приблизился к девушке и начал нашептывать на ухо. Она вдруг глянула на Елагина, и ее глаза загорелись. Вскоре они убрались, а Рюрик попытался успокоиться. Было время, когда Курбатов любил самолеты. Когда-то он их сам клеил и раскрашивал. Первый же полет не оставил других впечатлений, кроме запаха, исходящего из открытого перед носом бумажного пакета. Потрясение было настолько сильным, что его начинало подташнивать даже при виде развешанных в комнате пластмассовых самолетиков. Он их снял и раздарил. Поэтому, после окончания университета выбив себе распределение на Сахалин, исключительно из желания оказаться подальше от навязчивой опеки отца, решил хоть раз в жизни проехать через всю страну на поезде. Это путешествие обернулось самым большим кошмаром в его жизни. Огромное тело помещалось на койке купейного вагона только боком. Попытки перевернуться на другой неизменно заканчивались на полу. Для того чтобы поменять положение, что при весе в сто двадцать килограммов требовалось делать через каждые пятнадцать минут, приходилось вставать. Десять суток бессонного кошмара, не считая сумасшедших ветхих старух, требовавших, чтобы он лез на верхнюю полку, детишек, по поведению мало отличающихся от стада мартышек, ужаснейшего расстройства желудка из-за паленой водки и еды, покупаемой на остановках. Когда обессиленный и опухший Курбатов добрался наконец до Владивостока и, поднявшись на борт корабля, увидел каюту, чуть не прослезился от счастья. Он упал в приближенное к человеческому ложе, планируя проснуться не раньше Сахалина. Однако произошло это гораздо быстрее. Александр открыл глаза от того, что корабль попытался перевернуться. Вскочил и рухнул на коврик. Пол странным образом гулял во всех проекциях. Он крутился, кренился, клевал вниз, задирался к верху. От этого картина перед глазами поплыла, а желудок запросил опорожнения. Курбатов бросился к туалету. Даже совать в горло пальцы не потребовалось. Полегчало, но ненадолго. Этой позы до самого конечного пункта он не менял. Полюбить самолеты Курбатов не смог, но с тех пор путешествовал исключительно на них. Он открыл, что принятие трехсот граммов качественного напитка крепостью от сорока градусов и выше способно сделать любой перелет если не приятным, то уж сносным наверняка. Наконец лайнер коснулся взлетной полосы аэропорта Домодедово. Видимо, чувство неуверенности в полете испытывал не только Курбатов, потому что благодарные пассажиры немедленно разразились аплодисментами. Смена часовых поясов и почти сутки перелета давали о себе знать. Страшно хотелось спать, и голова отказывалась думать. Курбатов вышел на площадку перед аэровокзалом. Все вещи шли контейнером. С собой у него был лишь один «дипломат». Александр, освобожденный от необходимости ждать, пока выдадут багаж, попытался найти стоянку маршрутных такси. Она бесследно исчезла с того места, где была в прошлый раз. Неожиданно пробежал мужик, крича: «Беру четверых по двадцать рублей до метро „Домодедовская“. К нему подскочил один, второй. Курбатов заорал: „Третьим буду“. Алчный водитель по пути подхватил прыщавого парня и узбека в тюбетейке. Узбек все рассказывал о том, что ему надо в Белоруссию, и тому дружно объясняли, что это прямая ветка до Белорусского вокзала. Подошли к сиреневому джипу „гранд-чероки“. Александр присвистнул: — Это на таком ты бомбишь? — Да нет. Был бы мой… — ответил водитель. — Шефа проводил. На самолет посадил и теперь, чтоб не пустым возвращаться… Солидный пожилой мужик сел рядом с водителем. У одного окна расположился Курбатов, у другого узбек. На откидном заднем — парень и мужчина лет под пятьдесят с рябым лицом. Александр уставился в окно, с любопытством наблюдая майское цветение. На Сахалине еще кое-где лежали сугробы. Рябой оказался живчиком. Ему очень хотелось поговорить. — А ты вот откуда прилетел? — С Сахалина, — ответил Курбатов. — О! Там, наверное, машины дешевые? — Что да то да, — вздохнул Александр. — А джип сколько стоит? — Десятилетний можно штуки за три взять. — Десятилетний? — развернулся водитель. — А что ему, японцу, сделается? Подвеска неубиваемая. В движок миллионник закладывается, — просветил Курбатов. — Сам-то чем занимаешься по жизни? — продолжал праздную болтовню сосед. — Так. — Я к чему. У меня в Самаре свой колбасный цех. Может, по бизнесу интерес какой найти сможем. — Нет, я с бизнесом не связан, — отшил его Александр. — А поезд с Белорусского вокзала только в Белоруссию ходит? — задал мучивший его вопрос узбек. — Да успокойся ты. В кассах скажешь, куда надо, и поедешь, — произнес водитель. — А что это мы все как-то разговариваем, разговариваем. А до сих пор не представлены. Меня Колей зовут. — Александр, — ответил Курбатов, отворачиваясь и засыпая. — Вова, — произнес парень. — Махмуд, — представился узбек, привставая и поправляя галстук. — Лева, — сказал сидевший рядом с водителем. — Махмуд, вы откуда? — развернувшись, задал вопрос Коля. — От верблюда, — заржал Лева. — С Ташкента. А надо мне на Белорусский вокзал. В Минск еду. — Тяжело там у вас нынче? — продолжал интересоваться неугомонный Николай. — Тяжело. Но кто работает, ничего, держатся, — ответил узбек. На некоторое время повисла тишина. Курбатова она сильно не угнетала. Он с удовольствием смотрел в окно. Однако Николай явно был из тех, кого могила успокаивает. Немного поворочавшись, продолжил: — Вова, а вы за границей бывали? — Нет. Не приходилось. Но собираюсь по осени в Египет, покупаться. — А я объездил полмира. И что интересно! С нами никто в карты играть не любит. Знаете почему? — спросил Коля. — Могу предположить, что по их карманам прошлись наши шулера? — выдвинул версию Курбатов. — Нет. Вот был месяц назад в Болгарии. У вас, говорят, игры все обидные. То дураком оставят, то пьяницей, то ведьмой. — Еще свиньей могут, — вставил, надувшись, узбек. — Вот-вот. А они все играют в королевский покер и горя не знают. — Это что за игра такая? — спросил заинтересованно Махмуд. — Понимаешь, раздается по две карты. У кого два короля, тот и выиграл, — объяснил Николай. — А если нет двух королей? — явно заинтересовался узбек. — Тогда у кого больше очков, — пояснил бывалый игрок. — А сколько человек играть может? — Да хоть весь вагон, — заявил Николай. — Ну ты загнул. Где это видано, чтобы в карты играл целый вагон? — вставил Лева. — Слушай, не понял как. Расскажи, а? — наморщив лоб, попросил Махмуд. — Ну достал, — развел руками, давая понять, что сам не рад начатому разговору, Николай. — Тут показывать надо. А у меня и карт нет. — У меня есть, — обрадовался узбек. — Я в дорогу взял. Покажи. Скучно ведь ехать. — Ну давай. Легче, видно, тебе объяснить, чем отделаться. Николай быстро распечатал колоду карт и разбросал между Левой, Вовой, Махмудом и сунул Александру: — Сань, помоги этого научить. Курбатов ответил: — Ребята, без меня. Устал. Рябой Николай подозрительно на него взглянул и стал объяснять: — Видишь, у Левы дама и десять, значит тринадцать. У Вовы король и семерка. Сколько? — Одиннадцать, — высказал предположение Махмуд. — Нет. В королевском покере короли по двенадцать идут. — Девятнадцать? — удивился он. — Правильно. А у тебя: туз и десятка. Двадцать одно. Но есть еще правило. Ты можешь за одно очко поменять обе карты. Вообще, тебе при таком раскладе менять ничего не надо. А Лева меняет. У него два, восемь и один. Одиннадцать. Вова тоже может поменять. У него король — двенадцать, десятка и один, всего — двадцать три. Он выиграл. — А я поменяю, — произнес тупой узбек. — Но ты же не знаешь, какая карта у остальных. Ну давай! Два туза? Вы с Вовой вскрываетесь и выигрыш пополам. — Давай еще, — попросил гость из Средней Азии. — Хватит, — твердо произнес Николай. — Скоро подъезжаем. Шеф, сколько до метро? — Минут пятнадцать. — Объясни еще раз, может, поймет, — попросил за несчастного Лева. — Ну давай. Только так. Договоримся: всего один раз, и никаких больше просьб. Все согласны? — Согласны, — радостно ответил Махмуд. Николай шустро раздал карты. Курбатова, честно говоря, вся эта учеба тупого узбека утомила. Он, не желая даже вникать в простейшие правила, уже все понял. А этот никак не въедет. Вова усмехнулся и зевнул. Лева выругался: — А одну оставить нельзя? У меня король с мелочью. — Нет, надо менять обе, — пояснил Коля. Лева поменял обе карты. Узбек загадочно улыбнулся. Вытащил десятку и бросил на «дипломат». — Ты что? — спросил Николай. — А так. Не хотите — не надо, — ответил радостный Махмуд. Вова кинул тоже десятку. Лева в свою очередь поддержал. Махмуд положил пятьдесят рублей. Вова, не думая, вынул купюру и поставил на кон. Лева накрыл ее пятисотенной. Узбек кинул тысячную. Вова заметно занервничал и, показав Курбатову двух королей, произнес: — Пожалуй, я пасую. — Пасуй, — пожал плечами Александр. — Ты что? У тебя что, денег нет? — испуганно шепотом спросил Николай, заглядывая в его карты. — Совершенно пустой лечу, — объяснил Вова. — А дома? — Конечно есть. — Может, одолжить? — предложил Николай. — У тебя же чистый выигрыш. — Нет. За половину пойдешь? — предложил Вова. Николай немного задумался и произнес: — Я иду за половину. Полез в карман и кинул сто долларов. Лева отсчитал пятьсот. Узбек испуганно замахал руками и произнес: — Все, пас. У меня таких денег нет. — Ну что, вскрываемся? — обрадовался Вова. — Через пасующего нельзя. Мы поддерживаем ставку, — доставая пять зеленых бумажек, произнес Николай. — Вскрываешь? Однако Лева полез в портфель и вынул три пачки стодолларовых купюр. — Ты хорошо подумал? — вскричал Николай. — Мужики! — вскрикнул водитель. — Вы что? Уже в возрасте. У тебя как с сердцем, Лева? Лекарства есть? — У меня свой бизнес, — успокоил тот, — если что, не обеднею. Здесь три тысячи. — Я могу кинуть карты? — осведомился Вова. — Нет, — прозвучал ответ. — Ты должен положить на банк три тысячи, а потом, вскрывшись, забрать весь выигрыш. — Но какой смысл? Ты же видел карту. — Такие правила, — констатировал Николай, доверительно наклоняясь к Вове и спрашивая: — У тебя дома деньги есть? В этот момент Саню пробил холодный пот. Он все понял. Если бы не усталость, раскусил бы их давно. Какие, однако, артисты. У парня просто не было шанса. Курбатов решил подыграть: — Ладно, поехали. Я положу сверху три штуки. Треть выигрыша моя! — Куда? — спросил водитель. — Большую Дмитровку знаешь? Ну я покажу, где остановиться. Автомобиль помчался по Каширскому шоссе. Николай заставил соперников расписаться на картах во избежание подмены. Остальную колоду выбросил в окно. — Дома есть заначка отцовская. Только я для спокойствия Вову с собой возьму, — предупредил Саня. Остановились в двух шагах от управления, Курбатов вошел в подъезд и, подойдя к дежурному, спросил: — Я заместитель прокурора Сахалинской области Курбатов. Назначен к вам. Где советник юстиции Турецкий? — Третий этаж, первая дверь направо, — прозвучал ответ. — Стой здесь, — обратился Курбатов к несчастному Вове. — Хорошо, что пустой едешь. А то перо в бок получил бы — и дело с концом. Начальник Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанский нервничал. Известие о том, что Турецкий выбил себе троих помощников, отравляло жизнь. Теперь он должен был подыскивать новое место своим ставленникам. И главное, в окружении Турецкого не оставалось человека, способного информировать о делах, которые он курировал. Казанский устроил так, что дежурным по управлению заступил его человек. Перед ним была поставлена задача: прибывших следователей направлять прямиком в кабинет Казанского. Он решил прощупать слабые места, в крайнем случае попробовать создать такую обстановку, чтобы они сами не захотели оставаться служить в этом учреждении. Наконец раздался звонок: — Идет. Поремский прибыл первым. Несмотря на вечерние припарки, выглядел он неважно. Синяк под левым глазом, на правой челюсти несколько покрывшихся коростой царапин, из-под соломенных волос проглядывала зеленоватая шишка на лбу. Постучавшись, открыл дверь. За столом восседал мужчина лет пятидесяти. При взгляде на Владимира он, похоже, испытал чувство глубокого удовлетворения. Поремский было попробовал ретироваться, произнеся: — Извините, наверное, ошибся, мне к помощнику генерального прокурора Турецкому. Однако хозяин кабинета произнес: — Заходите. Я начальник Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанский. Ну представляйтесь! — Советник юстиции Поремский, представляюсь по случаю вступления в должность старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры, — произнес Владимир заученную фразу. — Так-так. Ну и что же с вами произошло? — Ничего, — ответил Поремский, — упал с верхней полки. — Молодой человек, вы только начинаете службу в Генеральной прокуратуре, а уже врете. Далеко же вы пойдете, если не остановить вовремя. Вы что, думаете я не знаю о телефонном звонке из пятого отделения милиции оперативному дежурному? Считаете, что мы ничего не выяснили о том безобразии, которое вы там натворили? Напасть на сержанта милиции при исполнении служебных обязанностей! Неслыханно. И главное — бессовестно врет! Садитесь. Пишите объяснительную. А мы посмотрим, давать ход делу или постараться замять. В этот момент раздался второй стук в дверь, и зашел Елагин. Он лишь успел переглянуться с Порем—ским, как на лице Казанского появилось выражение, еще более зловещее, чем при появлении Владимира. Он приподнялся и произнес: — Я начальник Следственного управления Казан—ский. Ну, представляйтесь! — Советник юстиции Елагин, представляюсь по случаю вступления в должность старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры. — Вы? — спросил Казанский. — Советник? Да знаете кто вы? Вы еще не успели вступить в должность, а уже прославили серьезную организацию. Такого позора Генеральная прокуратура никогда не видела. Вы не читаете утренних газет? Прошу. На стол упал свежий номер «Соли жизни». На первой страничке был изображен Елагин с ужасной свиньей в обнимку. Жирный заголовок гласил: «Представитель Генеральной прокуратуры охотится за сумочками старушек». Елагин схватил газету и пробежал глазами по тексту: «Вчера в электропоезде Москва — Монино около четырнадцати часов дня гражданка Машкина, оставив сумку, вышла в тамбур покурить. Едва пожилая женщина отвернулась, подскочил одетый как представитель секс-меньшинств молодой человек и выбросил сумку в окно, явно из хулиганских побуждений. Каково же было удивление пассажиров, когда на просьбы объяснить свое загадочное поведение он начал размахивать служебным удостоверением, из которого следовало, что он советник юстиции Елагин Рюрик Николаевич. Спрашивается, кто отвечает за законность и порядок в стране? Такие Рюрики?» Елагин рухнул в кресло. — И что? Все ложь? — ехидно стал допытываться Казанский. — Нет, только про одежду. С чего они это взяли? — убитым голосом произнес Елагин. — Правда, но какая-то вывернутая. — Не пытайтесь выкручиваться. Звезда, блин! Мы еще будем думать, как с вами поступить. Пишите объяснительную. Неожиданно дверь распахнулась. Ворвался покрытый потом Курбатов. Не обращая внимания на начальство, он закричал: — Три штуки баксов и опергруппу! Срочно! …Казанский, прогуливаясь взад-вперед перед новым пополнением, наставлял: — Вы поступаете в мое непосредственное подчинение. Все вопросы решаются через меня и с моего согласия. С вашими личными делами я ознакомился. Ну а ближе, думаю, сойдемся в процессе работы. Максимум, что могу дать, три дня на отдых и приступаете к работе. Вопросы есть? — Мы должны были встретиться с помощником генерального прокурора Турецким Александром Борисовичем, — произнес Поремский. — Ему сейчас не до вас. Все свободны. Вышли на улицу. Курбатов нахмурился и произнес: — Если я хоть что-то понимаю, нам здесь рады, но не очень. — Ребята, вы где остановились? — спросил Поремский. — Я пока у родителей. Не знаю, сколько выдержу, — ответил Курбатов. — Пытаюсь раскрутить на ключи от квартиры сестры. — Я тоже. Правда, они на даче. Поехали ко мне? — предложил Рюрик. — Знаете, как-то все фальшиво, — задумчиво произнес Поремский. — Санек, ты почувствовал? — Нас явно вели, — ответил Курбатов, — причем профессионально. — Вывод? — произнес Елагин. — Тайны бургундского двора. Обратно возвращаться — можно крупно нарваться, не зная всех подводных течений. Есть предложение завалиться вечерком к Турецкому на хату, — предложил Елагин. — Хорошая идея, но лучше поехали сейчас, — сказал Поремский. — Быть может, застанем кого. У него дочка должна из школы вернуться. Она-то должна знать, как найти папу. — Идет. Выйдя из метро «Парк культуры», стосковавшиеся по столице следователи пешком прошлись по Фрунзенской набережной до дома Турецкого. Поднялись на шестой этаж. Поремский нажал на звонок. — Кто там? — спросил детский голос. — Дядю Володю помнишь? — ответил Порем—ский. — Которого Александр Борисович после прилета из Германии встретил в аэропорту и затащил к себе в гости. — А, безнадежно устаревший красавчик? — узнала радостно девочка. — Сейчас. Дверь открылась. Друзья увидели симпатичную девчонку лет тринадцати. Она озорным взглядом обвела незваных гостей и скомандовала: — У нас коридор разделен на стерильную зону и нестерильную. Разуваться здесь. Вот эту черту переступать чистой ногой. Мыть руки и можно проходить в комнату. Повернулась и вышла. — А дочку Борисович сделал ювелирно. Я думаю, стоит подождать три-четыре годика, — произнес Курбатов. — Ты видел взгляд? — шепнул Рюрик. — Мне как-то стало не по себе. Она же оценивала нас как мужчин.