Читать книгу "Журналист для Брежнева или смертельные игры - Эдуард Тополь"

– Слушаю, следователь Пшеничный.

– Здравствуйте, – сказал я. – Моя фамилия Шамраев, я – следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре Союза ССР. Мне нужно с вами увидеться.

– По делу Белкина?

– Да. Когда вам удобно?

– А когда нужно?

– Нужно? Честно говоря, нужно сейчас, – я постарался, чтобы в моем голосе он услышал не только и не столько приказ сверху, сколько нормальную просьбу коллеги. Не знаю, услышал он или нет, только фордыбачиться не стал, сказал просто:

– Я могу быть через сорок минут. Какой у вас кабинет?

– Пятый этаж, комната 518. Спасибо, я вас жду.

Нет, пока мне определенно нравится этот Пшеничный! И я уже с удовольствием набрал «02» – коммутатор московской милиции.

– Девушка, второе отделение 3-го отдела МУРа, начальника.

– Светлова? Минуточку, – и через несколько секунд другой женский голос ответил: – Секретарь отделения Кулагина.

– Светлова, пожалуйста.

– Кто его спрашивает?

– Доложите: Шамраев.

Тут ждать не пришлось, Светлов мгновенно взял трубку:

– Привет! Какими судьбами? – сказал он веселой скороговоркой.

– Привет, подполковник, – я дал ему понять, что знаю о его стремительном продвижении по службе. – Как ты там? Совсем в бумагах зарылся или еще жив?

– А что? По бабам надо сходить?

Засранец, сразу берет быка за рога.

– Ну… По бабам тоже можно… – я еще не знаю, с какой стороны его взять, и тяну вступление. А он говорит:

– Но для баб тебе сыщики не нужны, да? Учти, я уже не сыщик, я делопроизводитель, канцелярская крыса, – фразы сыпались из этого Светлова с прежней доначальственной скоростью, как из пулемета.

– Ладно, крыса! А ты не мог бы бросить свои бумаги на пару часов, сесть в свою полковничью машину, включить сирены и подскочить ко мне, на Пушкинскую.

– Ого! С сиренами даже! Это что – приказ? Указание? Что случилось?

– Нет, ничего страшного. Но увидеться нужно.

– Хорошо, – бросил он коротко, по-деловому, – Сейчас буду.

Для таких, как Светлов, главное – затравка, интрига, фабула – даже в жизни. Я был уверен, что он примчится через десять минут.

В двери моего кабинета показалось любопытное лицо Бакланова:

– А как насчет прислуживать?

– Что? – не понял я.

– Я говорю, как насчет того, что надоело прислуживать трудящимся?

Действительно! Я же совсем забыл об утреннем инциденте – вот что значит втянуться в дело.

– Ну? – снова сказал Бакланов. – Может, еще по пивку ударим? В знак протеста.

– Нет, – сказал я. – Уже не могу. Сейчас люди приедут.

– Значит ты нырнул?

– Да.

– Ладно, тогда я пошел просить работу. А то вышел из отпуска, а меня как забыли.

Рукопись журналиста Белкина Глава 2. Бакинские наркоманы

Сашка Шах стоял на атасе, Хилый Семен давал навал, а Рафик Гайказян мазал. В переводе с жаргона на обиходный язык это значит, что Сашка следил, нет ли поблизости милиции или дружинников, Семен выискивал в трамвае какую-нибудь, желательно женскую, ручку с золотыми часами (или сумочку с кошельком), сигналил взглядом Рафику, и создавал в трамвае давку таким образом, чтобы уже притершийся к жертве Рафик «смазал» добычу.

«Работа» эта была привычная, азартно-артистическая, все трое были юными артистами своего дела. Но в этот день, что говорится, не было прухи. Рыжие бочата, взятые утром, оказались вовсе не золотыми часами, а так – анодированный под золото корпус, и Толик Хочмас, паскуда, ведь знает ребят не первый день – постоянные клиенты, этот Толик не дал за бочата даже одной мастырки анаши. А время утреннего давильника в трамвае упущено, и теперь, после десяти утра, только домашние хозяйки едут с рынка с кошелками, полными зелени, баклажан, кур и редиски. Но не редиску же воровать?

Шах почувствовал первую истягивающую ломоту в суставах. Это еще было терпимо, но через полчаса, если не «двинуться», т. е. не уколоться, эта ломота станет невыносимо изматывающей, до боли в глазах. Нужно срочно что-то украсть и купить ханку – спасительную буро-жирноватую каплю опиума, застывшую на чеке – кусочке полиэтиленовой пленки.

Ага, наконец! Двухвагонный трамвай, «семерка», выскочил из-за поворота с улицы Басина на улицу Ленина, и на подножке первой двери второго вагона висел Хилый Семен. Благо двери в бакинских трамваях испокон веку никто не закрывает – во-первых, для прохлады, чтобы вентиляция была, а во-вторых, для удобства пассажиров: каждый, если умеет, может на ходу запрыгнуть в вагон и спрыгнуть с него, это в порядке вещей, даже пожилые азербайджанки порой решаются спрыгнуть на ходу, когда у поворота трамвай замедляет ход.

Хилый Семен висел на подножке второго вагона и легким движением головы показал Шаху на руку торчавшего над ним очкарика. Даже издали Шах определил, что это – «Сейко». Шах подобрался весь и большими красивыми прыжками догнал трамвай. «Мазать», то есть легким касанием пальца снять ремешок, чтобы часы как-бы упали сами в подставленную ладонь, так вот «мазать» эту «Сейку» нельзя, она на сплошном браслете, поэтому работа предстоит непростая. Ухватившись за поручень, Шах запрыгнул на подножку и грубо толкнул Семена вверх, чтобы тот толкнул очкарика на маячившего у него за спиной Рафика.

– Ты чего прешь? – стал провоцировать драку Семен.

– Пошел ты на х…! – стал толкать его Шах.

– Ах ты сука! – замахнулся на него сверху Семен.

Очкарик, конечно, попятился в вагон, подальше от этих хулиганов, но сзади его подпирал Рафка Гайказян, которому Семен крикнул с подножки:

– Гайка, наших бьют!

И теперь они вдвоем – Рафка через голову мешающего ему очкарика, и Семен стали лупить Шаха по плечам и голове.

– Сойдем, поговорим. Сойдем, падла!

В этой потасовке главное было устроить для очкарика максимальную давку, и в тот момент, когда он будет выдираться из плотного клубка дерущейся троицы, нужно на секунду захватить его руку с часами и зажать подмышкой так, чтобы, выдергивая руку из драки, он уже выдергивал ее без часов.

И все шло красиво, как по нотам, не зря же они прошли такую школу у Генерала – тот тренировал их месяц, профессионально, как в лучших театральных школах. Генерал был королем бакинской шпаны – конечно, не всех тех тысяч хулиганов, дикарей, босяков, аграшей и прочей неуправляемой публики, которая кишит в этом огромном, миллионном городе, а шпаны профессиональной, куряще-воровской, которую он сам и создал. Еще года тричетыре назад, когда Шах учился в седьмом классе и только потаскивал из дома тайком от отца сигареты «БТ», которые отец – полковник пограничных войск – получал в офицерском распределителе, и они с ребятами курили эти «БТ» на горке за Сабунчинским железнодорожным вокзалом, эта горка была тихим неприметным местом мальчишеских игр. В диком кустарнике, отгородившем «горку» от остального мира, можно было трепаться и курить, удрав с уроков, мечтать и ругаться матом, читать затасканные возбуждающие книжки типа «40 способов индийской любви», а внизу, под горкой, за оградой была железнодорожная станция, откуда уходили товарные и грузовые составы и, когда нечего было делать, можно было часами следить за погрузкой и разгрузкой вагонов, руганью грузчиков с диспетчером, суетой клиентов, ищущих свои ящики и контейнеры.