Читать книгу "Проклятые - Чак Паланик"

Все еще любуясь собой в зеркальце, Бабетт спрашивает, не обращаясь ни к кому конкретно:

― Какой сегодня день?

Леонард тут же сгибает руку и смотрит на свой морской хронограф.

― Четверг. Пятнадцать ноль девять. — Через секунду добавляет: — Стоп, нет… Уже пятнадцать десять.

Неподалеку, не далеко и не близко, огромный великан со львиной головой, лохматой черной шерстью и кошачьими когтями вытаскивает из клетки вопящего, дрыгающего руками и ногами грешника. Жертва повисает на собственных волосах. Как вы бы ощипывали губами виноградины с грозди, демон смыкает губы на ноге человека. Мохнатые львиные щеки демона делаются впалыми, и крики грешника становятся громче, потому что его мясо отсасывают прямо с живой кости. Превратив одну конечность в жалобно обвисшую палку, демон принимается снимать мясо со второй.

Несмотря на весь этот шум, Леонард и Паттерсон продолжают глазеть на Бабетт, которая любуется сама собой. Ледниковый период тупости.

С приглушенным звяканьем панк в кожаной куртке прокручивает кончик булавки в сторону, и механизм замка на двери его клетки срабатывает. Он достает булавку, вытирает слизь и ржавчину о джинсы и снова продевает сквозь щеку. Потом распахивает дверь и выходит. Его ирокез такой высокий, что синие волосы задевают проем.

Вразвалочку двигаясь вдоль ряда клеток, панк с синим ирокезом заглядывает в каждую. В одной лежит египетский фараон или кто-то в этом роде, человек, который отправился в ад за то, что молился не тому богу. Несчастный съежился на полу, болтает бессмыслицу и пускает слюни. Его рука вытянута к прутьям, а на пальце блестит большой бриллиантовый перстень. Бриллиант в районе четырех каратов, степень D, не какой-то там кубический цирконий, как в дешевых сережках Бабетт. Перед этой клеткой панк останавливается и наклоняется. Просунув руку через прутья, он снимает кольцо с иссохшего пальца и кладет в свою мотоциклетную куртку. Встав, он ловит мой взгляд и медленно направляется в мою сторону.

На нем черные мотоциклетные ботинки — кстати, отличный выбор обуви для Аида. Один ботинок у щиколотки перевязан велосипедной цепью, второй — скрученной в узлы грязной красной банданой. Его бледный подбородок и лоб испещряют красные точки прыщей, контрастирующие с ярко-зелеными глазами. Вразвалочку подойдя еще ближе, парень с ирокезом сует руку в карман куртки и что-то оттуда достает.

― Лови!

Он размахивается, бросает предмет, который вспыхивает длинной, высокой аркой, пролетает сквозь прутья клетки и падает туда, где смыкаются мои ладони.

Играя роль настоящей мисс Стервы Стервович, Бабетт продолжает игнорировать Паттерсона и Леонарда, но держит тени под таким углом, чтобы шпионить за панком. Она рассматривает его так внимательно, что когда брошенный предмет блестит, яркая вспышка отражается от зеркальца ей прямо в глаза.

― Что такая милашка, как ты, — спрашивает меня парень с ирокезом, — здесь потеряла?

Когда он говорит, булавка в его щеке дергается, вспыхивает оранжевым. Он вразвалочку подходит к прутьям моей клетки и подмигивает мне зеленым глазом, хотя смотрит на Бабетт. Он явно трогал грязные прутья, а потом еще и свое лицо, джинсы, ботинки — измазался грязью с головы до ног.

Да, так нечестно, но некоторые в грязи ухитряются выглядеть еще сексуальнее.

― Меня зовут Мэдисон, — говорю ему я, — и я надеждоголик.

Да, я знаю слово «манипуляция». Может, я и мертвая, и сижу в клетке, и слишком интересуюсь мальчиками, но меня все равно используют, чтобы вызвать ревность другой. Еще теплый, у меня в ладони лежит краденый бриллиантовый перстень. Мой первый подарок от парня.

Парень с ирокезом вытаскивает огромную булавку из щеки, вставляет острие в замочную скважину и начинает вскрывать мой замок.

6

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Как я понимаю, членство в аду дает доступ к миллионам и миллиардам знаменитостей высшего ранга… Вот уж кого я совершенно не жажду увидеть, так это своего покойного дедулю, давно усопшего Папчика Бена. Долгая история. И вообще, считай меня любопытным подростком, но я не могу устоять перед искушением и не сбежать из клетки. Очень уж хочется посмотреть, как тут все устроено!

Избавьте меня от любительских диагнозов: я действительно надеюсь понравиться дьяволу. Не забудьте также про мое пристрастие к некоему слову на букву «Н». Если я сижу здесь, взаперти в склизкой клетке, очевидно, что Бог от меня не в восторге. Мои родители сейчас явно вне досягаемости, как и любимые учителя или диетологи — короче, все авторитеты, которым я старалась угодить последние тринадцать лет. Так что ничего удивительного, если я перенесла все свои незрелые потребности во внимании и привязанности на единственного взрослого, способного создать в моем мозгу родительский образ: Сатану.

Рядом со словом на букву «Н» все еще держится слово на букву «Б», доказательство моего стойкого пристрастия ко всему радостному и оптимистичному. Честно говоря, все мои усилия не запачкаться, следить за осанкой, изображать энергичность и веселую улыбку — все рассчитано на то, чтобы понравиться Сатане. Я представляю себе, что при наилучшем раскладе займу роль этакого комического спутника: задиристой и нахальной толстушки, которая ходит по пятам за Отцом Лжи, отпускает остроумные шуточки и подпирает его кренящееся эго. Моя задиристость въелась так глубоко, что даже принц тьмы не сможет со мной предаваться унынию. Я прямо-таки ходячая таблетка золофта. Возможно, потому Сатаны пока не видно: прежде чем представиться, он ждет, пока моя энергия хоть немного иссякнет.

Да, я тоже не чужда популярной психологии. Может, я и покойница, которая пышет энергией, но вполне отдаю себе отчет, что при первой встрече могу показаться настоящей маньячкой.

Даже мой собственный отец сказал бы вам: «Эта девчонка просто дервиш какой-то!»

В смысле, я людей утомляю.

Поэтому, когда панк с синим ирокезом отпирает мою дверь и та повисает на скрипучих проржавевших петлях, я отступаю в глубину клетки, вместо того чтобы устремиться вперед, к свободе. Хотя панк только что бросил мне бриллиантовый перстень, который теперь красуется на среднем пальце моей правой руки, я еще сопротивляюсь жажде странствий. Я спрашиваю парня, как его зовут.

― Меня? — переспрашивает он, протыкая щеку своей огромной булавкой. — Зови меня просто Арчер.

Не торопясь выходить из клетки, я продолжаю допрос:

― И за что ты тут?

― Я? Я пошел и взял у своего старика «калаш»… — Он опускается на колено, приставляет к плечу невидимый автомат. — И вынес мозги обоим предкам. А потом убил младшего братишку и сестренку. И бабушку. И нашу колли по кличке Лэсси… — В качестве знаков препинания Арчер давит на невидимый крючок, глядя вдоль фантомного ствола. С каждым спуском курка его плечо отдергивается назад, синие волосы вздрагивают.

Все еще глядя в невидимый прицел, Арчер говорит: