Читать книгу "Отравленная жизнь - Анна Малышева"

– Нет, все хорошо, – откликнулась Саша, только затем, чтобы он отвязался. – Мне вчера принесли на реставрацию картину, и я сейчас буду работать.

– Да? Ну, удачи. Я вернусь к восьми, не беспокойся.

Он добавил, что любит ее, подождал ответного признания, но Саша опять ушла в себя. В эту минуту было нечто, что волновало ее куда больше, чем эти привычные слова «я тебя люблю». Она положила трубку.

Снимки с картины были готовы к полудню.

И еще в фотомастерской, разглядывая их под сильной лампой, Саша увидела, наконец, то, что не давало ей покоя. Темное пятно! Конечно, качество снимков было неважное, и картина на них выглядела еще более темной, чем была в действительности… Но пятно и здесь бросалось в глаза. На снимке оно выглядело так, будто левый нижний угол картины чем-то замазали.

Саша сложила снимки в сумку и торопливо вышла на воздух. Мороз все еще держался, и он отрезвил ее, окончательно прояснив все мысли. Теперь девушка отчетливо понимала, в каком положении оказалась. Конечно, она могла бы повторить погубленную картину – на том же холсте, такими же красками, в той же манере. Ничего трудного она тут не находила, ведь во время учебы в академии ей приходилось копировать полотна великих мастеров, и это получалось у нее очень хорошо. А что здесь? Ничего сложного. Если бы не это пятно…

Принимая картину в работу, Саше и в голову не пришло спросить заказчицу, что замазано в углу картины. Она решила, что здесь слишком густо положен лак, а если его снять, краски проявятся сами собой. Она не могла и предполагать, что уничтожит лак вместе с красками. И теперь могла бы повторить всю картину… За исключением нижнего левого угла. Что было нарисовано там, об этом Саша даже догадываться не могла. Нарисовать что-нибудь в том же сельском роде? Например, куст, стог сена или просто траву? Но это значило играть в лотерею. Художник мог изобразить там что угодно.

В конце концов, там могла скрываться даже человеческая фигура, если на то пошло! Разве можно нарисовать ее наобум?

Сашу трясло, но она списывала это на мороз и на непривычное состояние похмелья. Но даже дома, после горячего чая, дрожь не прошла. Девушка боялась даже подойти к погубленной картине. Краем глаза она видела этот несчастный холст, который сейчас выглядел как простая грязная тряпка, натянутая на подрамник. Наконец Саша заставила себя повернуться к нему. Как ни горька была правда, нужно было смотреть ей в лицо.

Прежде всего девушка осмотрела весь холст с лупой, выискивая хотя бы малейшие следы въевшейся краски, пытаясь угадать, что могло скрываться в левом нижнем углу. Беда была еще в том, что пятно занимало примерно четвертую часть картины. Но Саше ничего не удалось разглядеть.

Она перевернула холст и осмотрела изнанку. Остатки пыли и паутины – больше ничего. Девушке хотелось плакать, но она заставляла себя держаться.

"Если бы хоть название узнать, – говорила она себе, продолжая исследовать холст, хотя и не надеялась что-нибудь найти. – Может быть, все это дело называется «Пейзаж перед грозой» или «Старая дача».

А может, просто «Лето». Хотя бы узнать, были в этом чертовом пятне человеческие фигуры или нет?!

Если нет, я бы еще рискнула. А что? Пустила бы по всему углу травку, кустики всякие… – Но девушка тут же одернула себя:

– Сейчас, кустики! Ведь заказчица сказала, что я должна вернуть картине первоначальный вид! Первоначальный! И она говорила это, обращая мое внимание на пятно… Значит, для нее это было важно. Значит, я не могу нарисовать там Бог знает что. Она же наверняка знает, как выглядела эта картина, что на ней изображено. Картина-то еще не старая. Наверняка есть люди, которые видели ее в неиспорченном виде, без лака. Может, даже она сама ее тогда видела! Если ей лет сорок, а картине двадцать два – то тогда этой даме было уже восемнадцать! О, черт… А если у нее есть снимки с этого полотна? А может, еще и сам художник жив.

Если дама так высоко ценит эту картину, то уж во всяком случае не за красоту! И уж она-то обязательно выяснит, что я нарисовала картину заново!"

Но хотя Саша и убивалась, одна здравая мысль ей все-таки в голову пришла. Она тщательно скопировала подпись художника, сохранившуюся в правом нижнем углу. "Если сохранились снимки или наброски, то я ведь тоже могу на них посмотреть!

Главное – выяснить, кто он такой, этот пейзажист!"

Настроение у нее от этой идеи не улучшилось, но сидеть сложа руки и ждать, когда с нее потребуют десять тысяч, Саша тоже не собиралась. Она отыскала записную книжку, раскрыла ее на букве "Ю" и набрала номер, по которому не звонила года три.

– Юлия Борисовна? – немного смущенно сказала девушка, услышав знакомый хрипловатый голос. – Это Саша, Саша Мордвинова.

В трубке раздалось протяжное изумленное восклицание, а потом женщина весело сказала:

– Ну, спасибо, что совсем не забыла! Ты в Москве, я слыхала? Чем занимаешься?

Саша чувствовала, что ее заливает горячая волна стыда. Юлия Борисовна, кандидат искусствоведческих наук, шесть лет назад совершенно бескорыстно, не взяв с Сашиных родителей ни копейки, подготовила девушку к экзаменам по всем устным и письменным дисциплинам. Саша познакомилась с ней еще в художественной школе, где Юлия Борисовна читала детям историю искусств. Но в последнее время Саша совсем о ней не вспоминала. Она знала, что женщина живет одна, в обществе серого кота Маси, что, кажется, живется ей трудно и уж, во всяком случае она будет рада звонку. Но как-то… Руки не доходили ей позвонить. Саша не могла выбрать повод, чтобы попросить о встрече. Ей стыдно было думать, что и вспомнила-то она об этой женщине только из корысти. Если кто и мог опознать художника по его подписи, то только она.

– Может, выкроишь время и заедешь в гости? – говорила тем временем женщина. – Рассказала бы, как живешь. Ты, наверное, изменилась? Я тебя хотя бы узнаю?

Саша поторопилась принять приглашение. Юлия Борисовна обрадовалась, сказав, что и сегодня, и завтра с утра до вечера будет дома.

– Может быть, сегодня? – попросила девушка.

У нее не хватило духу сказать, что она соскучилась.

Может, это и не было бы враньем, но звонила-то она не поэтому. Договорились на четыре часа. Сама купила цветы, конфеты и бутылку красного вина.

Она помнила, что Юлия Борисовна предпочитала грузинские красные вина всем остальным напиткам.

* * *

Серый кот с достоинством вышел из кухни и остановился, глядя на Сашу. Та ахнула и присела, чтобы его погладить:

– Жив! Надо же! Юлия Борисовна, сколько же ему лет?

– Ну, по человеческим меркам пятьдесят – еще не вечер, – засмеялась женщина.

Саша выругала себя – самой хозяйке было около пятидесяти, и вопрос про кота оказался довольно бестактным.

– Проходи, дай я на тебя посмотрю! – Хозяйка провела Сашу в столовую и усадила в скрипучее плетеное кресло. – Изменилась, изменилась… Когда же мы виделись? Года три назад? Ты более женственной стала… Пополнела, что ли? Нет, не знаю!