Читать книгу "Кот знает всё - Юлия Александровна Лавряшина"

перешли в комнату, Глебу оставалось только смириться и учиться тому, чего в нем никогда не было, – терпению. Ему нравилось жить в движении, на скорости, в порыве, потому он когда-то и примчался в Москву: этот город жил в его темпе. Зря он построил этот дом за городом, может, это и стало его главной ошибкой…

– Малыш, разве ты не знаешь, что я была замужем? – наконец отозвалась женщина, по голосу которой Глеб успел соскучиться за эти нескончаемые секунды.

– Так вроде даже дважды, – хихикнула та, которую он про себя называл девочкой, хотя ей вполне могло быть лет двадцать.

Светлана густо хмыкнула:

– Первого-то я не считаю! Я же ушла от него. Замазала чернилами на листе своей жизни.

– До того густо, что я даже в лицо его ни разу не видела.

– Иногда мы созваниваемся…

Женька подождала, но содержание разговоров не приоткрылось ей. Тогда она сердито спросила:

– И что там без него осталось? Один Петя?

И опять разразилась тишина, которой Глеб так боялся. Как давно? Пять минут? Почему эта женщина так долго не могла заговорить об этом самом Пете?

У Глеба в жизни был свой дядя Петя, комический персонаж, этакий фронтовик Хлестаков, с оторванной пяткой. Глеб хорошо помнил, как менялись на протяжении его детства рассказы дяди Пети о его участии в великих битвах Второй мировой. Сначала тот нехотя признавал, что не доехал до фронта, потом решился вплести в свое повествование одну атаку, за ней другую и постепенно добрался до Берлина. Выходило так, хотя дядя Петя и не решался утверждать напрямую, это казалось чересчур даже ему самому, что пятку ему оторвало во время водружения советского флага на крыше Рейхстага. Но поскольку он сразу попал в госпиталь, воспели только тех двоих героев, что немного помогали ему. Обидно? Ну, что вы! Главное, мы победили!

– Петя оставался бы единственным, даже если бы я снова вышла замуж, – каким-то отчужденным тоном проговорила Светлана. – Но, чтоб вы знали, я не собиралась и не собираюсь этого делать! То, что эти уроды, подонки убили его, еще не значит, что он умер и для меня.

Приняв как должное прозвучавшую в ее голосе злобу, Женька с любопытством спросила:

– А как ты их нашла? Финала я так и не услышала. Ты же сама их разыскала потом?

– Да уж нашла! – Смех еще более злой, похожий на лай. – Ренатка не зря меня уговорила детективчики писать, сидит во мне ищейка какая-то… Но теперь – баста. Налакалась крови за эти годы, хватит.

– В том смысле, что ты больше не будешь…

– А ты против? Голодной смерти опасаешься? – Теперь смех прозвучал мягче, но в нем послышалось что-то старческое, почему-то огорчившее Глеба.

– Ну, конечно! – послышалось возмущенное. – Я же главная нахлебница! Я тебя заставляла, что ли, впрягаться во все это? Мне этот дом…

– Женька, стоп! Не смей валить на мать. Дом этот нам всем был нужен.

«И сколько же вас там?» – заинтересовался Глеб. По старым, «совковым» меркам места хватило бы и на десятерых.

– Три взрослые бабы на две крошечные комнатушки – это ад кромешный!

Глеб закрыл глаза. Три женщины за стеной. В той самой половине, куда он привел Нину, хотя сначала хотел поселить родителей, чтоб хоть на старости лет… Но потом легко уговорил себя, что им хорошо в родном захолустье, в квартирке первого этажа с видом на помойку. Он же высылает им деньги! А Нина… Зачем-то она все время должна была быть под рукой. Может, для того чтобы Роза не забывала о ней ни на секунду?

– Если б на этот дом пахать не надо было, я могла бы в общежитие уйти!

– С московской-то пропиской? Не смеши меня, малыш! И вообще, чем тебе не нравится этот коттедж?

Ему представилось, что Женька упрямо наклонила голову:

– В том-то и беда, что он мне жутко нравится!

– И? В чем беда-то?

– Не понимаешь? Тебе не стыдно в таком доме жить?

– Бог с тобой, почему мне должно быть стыдно?

– Ты же писатель!

– А… Ты насчет голодающих стариков? Я заработала эти деньги, малыш. Я их не украла.

– У тебя же у самой ломка без конца оттого, что ты их как киллер заработала! А давайте так и назовем: дом на крови. Есть же Спас…

Светлана негромко хлопнула ладонью по столу:

– Не глупи!

– Я и нашу кровь тоже имею в виду. Этот дом ведь из нас все жилы вытянул! Ты с этими дурацкими детективами пласталась, я тоже черт-те чем…

– Не забудь про мать. Она, чтоб вы знали, по таким помойкам со своими клиентами лазила!

– Я знаю. Ты не думай, что я маму в чем-то обвиняю или… Да нет! Я вижу, как она пашет. Просто я подумала: у нас же всю страну болото нищеты засасывает, а мы живем как чертовы олигархи.

«Дурочка. – Глеб расхохотался бы, если б смог. – Что она знает о жизни олигархов! Такие дома у них для прислуги…»

Звякнула брошенная ложка, и Светлана протяжно загудела:

– Ну, ты что, малыш… Тебе не в чем себя упрекать. Никому из нас. О чем плакать-то? Поступишь ты в институт, куда он от тебя денется?! Как раз теперь – самое время.

Всхлип едва просочился, но Глеб уловил его: «Плачет? Глупенькая… Кому оно нужно в наше время – это высшее образование? Вагонами воровать и без него можно. В депутаты прямо с тюремных нар идут, в губернаторы… Правда, девчонке, может, и пригодится. Хотя лучше б замуж или в подружки к кому…»

И вдруг опомнился: что я несу?! Валяюсь тут в собственных испражнениях, вот оно – мое депутатское счастье. Могла ли быть та авария случайной? Накануне-то выборов? Нина, Роза… Все счастливы до одури. Оставался бы инженером, никому не помешала бы моя жизнь.

– Привет, Огарок, – вдруг обратилась Женька к кому-то, но тот не ответил.

Глеб попытался угадать: «Животное? Пес? Кот? Хомячок?» С последними он никогда не имел дела и не знал, выпускают ли их разгуливать по дому.

– Эй, кот, ты что делаешь? – воскликнула девочка. – Смотри, смотри, как он о стену трется!

«О стену? Он чует меня?!» – Глеб замер и вдруг понял, что стоит ему застонать, как женщины услышат его. А кот уже знает, кто за стеной, его не обманешь.

Мысли заметались в панике: выдать себя? И жену заодно… Чем это обернется? Соседки обнаружат его, ужаснутся, пожалуются… Куда? В полицию? В какую-нибудь социальную службу? Его «спасут», отправят в хоспис, где не будет этой жизни за стеной,