Читать книгу "Позывной «Курсант» — 3 - Евгений Прядеев"

А Бекетов — один из немногих чекистов при высоком звании, кто до сих пор жив, здоров и прекрасно себя чувствует. Кстати, да… Херову тучу его коллег отправили к праотцам, а Игорь Иванович столько лет держится… Он ведь, получается, пережил их всех. И того, кто был до Ежова… Ягода, что ли… Вот почему Шармазанашвили говорит так свободно со мной. За его спиной просто маячит тень Лаврентия Павловича.

Директор совершенно не боится, что я кинусь докладывать Бекетову о нашем разговоре. Вернее, он рассчитывает как раз на это. Тем более сейчас такие времена, когда родные по крови люди спокойно сливают друг друга, лишь бы уберечься самим. Мало кто рискнет ценой собственной жизни спасать одних чекистов от других. А я так тем более не собираюсь делать ничего подобного. Меня просто по началу удивило, с хрена это Владимир Харитонович совершенно без стеснений говорит бывшему детдомовцу о планах, связанных с наркомом.

Дело в том, что директор вообще ни черта не боится. Ситуацией с Цыганковым он меня пугает, дабы я сделал правильные выводы, с кем полезно дружить, а с кем нет. Вот с Шармазанашвили, читай между строк Берия, полезно. Бекетов — отличная кандидатура для доносчика. Именно то, что надо. А я — отличная кандидатура, чтоб озвучить эту мысль Бекетову.

В общем, все, что сказал Шармазанашвили после, мои догадки подтвердило. Мне весьма конкретно дали понять, мол, было бы очень неплохо, если бы Бекетов настрочил донос на Ежова. Уж не знаю, зачем им нужны доказательства вины наркома, если честно. Сейчас такое время, что и без доказательств все нормально. Однако именно в данном случае, выходит, необходима информация. И мне, как человеку, приближенному к Бекетову настолько, что он даже взял под контроль мою судьбу, нужно доложить своему благодетелю, так, мол, и так. Включите голову, Игорь Иванович. Поспособствуйте интересам Берии. Видимо, напрямую озвучить подобное предложение Игорю Ивановичу у чекистов возможности нет. Не могут они в лоб сказать, сдай Ежова и живи с миром. Хотя… В последнем я сильно неуверен. Как правило, те, кто принимали участие в судьбе своего начальства, в плохом смысле, конечно, рано или поздно шли по той же самой дороге.

— Ты хорошо понял? — спросил Шармазанашвили напоследок, протягивая мне комсомольский билет.

— Конечно, товарищ капитан государственной безопасности! Все понял. Более того, имею огромное желание служить Родине лично. Очень надеюсь, что мое обучение пройдёт успешно. Я бы хотел стать настоящим разведчиком.

Директор Школы остался доволен моим ответом. А я был доволен, что мы, наконец, закончили беседу. Поэтому схватил билет и рванул в столовую.

Торжественная часть уже закончилась и детдомовцы сидели за столами, уплетая ужин, который сегодня оказался особенно вкусным. Правда лично мне кусок в горло не лез. С одной стороны, «дружба» с Шармазанашвили нам с дедулей на руку. Кроме того, если я смогу донести Бекетову мысль, будто Ежова надо слить, велика вероятность, что достаточно быстро Игорь Иванович из моей жизни исчезнет. Вернее даже не так. Велика вероятность, что он вообще из жизни как таковой исчезнет. Плюс, пользуясь поддержкой Шармазанашвили, я может, всё-таки стану тем, кем мне надо стать. И окажусь там, где должен оказаться. А еще я пришел к выводу, что мне не мешало бы переговорить с Клячиным. По сути, он ведь тоже к этому стремится. Хочет нагадить шефу. Единственное, что смущает, и очень сильно, любая возня пауков в банке заканчивается тем, что они просто уничтожают друг друга. Поэтому мне надо ухитриться не оказаться среди них.

В общем, голова пухла от мыслей. Конечно, я бы предпочёл обойтись без всей этой срани. Тихо-мирно отучиться и свалить в Германию. Тем более теперь, когда в моей башке появилась пугающая своей внезапностью мысль о спасении Родины, когда я вдруг захотел сделать что-то по-настоящему правильное. Но… Как говорится, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Раз меня втягивают в подковёрные игры, я должен повернуть все так, чтоб мои карты оказались самыми фартовыми.

Соответственно, и во время ужина я ни с кем особо не говорил, и после него. Детдомовцы мне не досаждали, к счастью. У всех было приподнятое настроение. А тот факт, что я получил комсомольский билет отдельно от остальных, никому не показался странным. Пацаны сочли это закономерным. Типа, я же кто-то навроде лидера. Вот чекисты и выделили меня своим вниманием.

А теперь, когда все заснули, оказалось вдруг, что у Бернеса, например, вопросы все-таки имеются.

— Чего ты хотел? — поинтересовался я у Марка.

Мне пришлось тоже принять сидячее положение, чтоб разговаривать с ним нормально.

— Слушай, тревожно мне… — выдал Бернес.

— Не понял… Почему тревожно? В смысле… Что тебя напрягает?

— Не могу понять, зачем мы здесь, — он покачал головой. — Ты же не такой, как остальные, ты умнее. Сам понимаешь, мы не можем быть разведчиками. Кто нам доверит важное дело? Парни радовались сегодня. Знаешь… Даже Подкидыш проникся. Но… У меня сильное предчувствие чего-то нехорошего.

— Бернес… Ложись спать, а? — я подтянул одеяло, утрамбовав его по бокам. — Вот честное слово, не хватало только твоих предсказаний. Нашелся мне вещун.

— Хорошо, — Марк вздохнул и послушно улегся на свое место.

Однако, в ближайшие пару часов я слышал, как он ворочается с боку на бок, сопит и кряхтит. Но главное, я сам ни черта не спал. Потому что был полностью с ним согласен. У меня тоже какое-то хреновое предчувствие.

Глава 4

Я начинаю свои танцы с бубном

Следующие дни до выходного прошли как-то… Удивительно даже, но никак. Для начала нас перевели в большой дом. Это оказалось не так уж страшно. Оно, конечно, и раньше было не страшно. Это я так, образно выражаясь. Однако имелось определенное опасение. Кстати, небезосновательное. Получекисты могли чисто прикола ради нам гадить. Просто чтоб показать, где чье место. С их, естественно, точки зрения. Особенно некоторые из получекистов. Особенно один.

Но после случившегося с Ольгой Константиновной и после моей крайне увлекательной беседы с Шармазанашвили, я поймал себя на том, что единственные эмоции, которые у меня вызывают мысли о Цыганкове — смех. Причём смех не в хорошем смысле слова, а в том