Читать книгу "Истории Обеллоса. Эпоха Конца - SairusFS"

владеет хоть каким-либо артефактом.

Как рассказывал сам Шарль, Лунный клинок — это орудие нежити, созданное ею для нежити. Потому он, вампир рожденный еще многие десятки лет назад, обучившийся искусству клинка с мастерством, способным тягаться с великими мечниками древности, был удостоен чести владеть артефактом.

Внезапный шорох заставил неживого резко вынуть меч, или скорее катану, из ножен, и направить в сторону непредвиденного звука.

Чары на клинке были заложены в рунах, исполненных ярко-синими кристаллами, что обеспечивали свечение, несколько более тусклое, нежели цвет их источника. Оно напоминало лунное свечение, исходящее из-под воды. И она, повинуясь воле магии, отдавала свою силу изначально серебристому, как лезвие самого клинка, свету.

По легенде, орудие, что сейчас крепко сжимал в своих руках Шарль, происходит из самой Эпохи Хаоса — времени не столь темного, как нынешнее, но сопоставимого из-за непрекращающихся войн, раздоров и распрей. В то время магия была не так развита, как в Эпоху Порядка, но все равно творила великие вещи. И однажды, в полную Луну, могучий маг Эвандилль — вампир, как и нынешний владелец — восхитился красотой ночного светила и возжелал запечатлеть его в клинке. Известно, что ночью вампиры более активны и могучи, нежели днем, и древний мастер хотел не только создать творение, подобное небесному телу, но и заключить в нем лунный свет, дабы и при палящем Солнце жить на пике собственных возможностей.

Четыре лунных месяца, каждый раз в моменты наивысшего могущества своего и самой Луны, Эвандилль творил, восхищая родичей и коллег. Вот только три первых раза вампиру не удавалось работать с самим светом. Он создал идеальный сосуд, испещрив его такими сильными кристаллами, какие только сумел достать, и даже так, казалось, что ночное светило насмехалось над желанием неживого, вознамерившегося подчинить себе природу небес и свою собственную. Но искреннее стремление своего чада увидел сам Всеотец и явился ему во сне перед четвертым днем работы.

-Возрадуйся, ибо твоя цель близка. Но не выйдет у тебя одного, без помощи ближнего остановить само время. Как запечатлишь ты свет, не остановив его движения? Как соберешь ты лучи, не заставив их замереть?

-Но Всеотец! Стоит раскрыться, довериться, и творение мое украдут, извратят и обернут против нашего рода!

-И потому я одарю тебя, Эвандилль Пьемонт. Пусть отныне ты будешь ведать тайнами самого времени, дабы величие Луны покорилось тебе и роду твоему. Но не обратишь ни ты, ни дети твои, ни их дети до скончания времен, сего могущества во вред бола́, детям моим, и воспрепятствуешь злу, что может принести этот клинок. Да будет так! А теперь проснись и твори!

Вампир очнулся от дневного сна в расцвете сил, ощущая, словно весь мир благоволит ему, чувствуя, как свет Луны собирается в его ладонях, а время замирает, позволяя оставить след на многие века вперед. Просветление — так звалось состояние, которое ощутил Эвандилль по воле О́беллоса. Случается, что бола́ познают аспекты мира и его устройства, неподвластные их магическим силам. Но иногда понимание оказывается столь глубоко, ясно, естественно для его получившего, что сама магия тянется к тому, чтобы облечься в форму, ближе всего соответствующую образу просветления. Так, силы вампира, питаемые Доменом Конца, воплотились в могучие чары времени, что заточили колоссальную мощь Луны в клинке — в шедевре, который династия Пьемонтов хранила тысячи лет. Однако больше всего это орудие ценилось даже не за возможность давать вампирам силу полнолуния и увеличивать их мощь в том числе ночью, а за то, что оно могло распространять зону замирания времени вокруг себя.

Искусству обращения с Лунным клинком было крайне тяжело обучиться. Кто-то говорит, будто один людской маг решил забрать вампирский шедевр себе, дабы познавать с его помощью аспект времени и Домен Конца. Вот только он не справился — и в наказание за свою опрометчивость замер навеки в том же образе, в каком прикоснулся к чарам, в предвкушении силы и могущества повелевать временем.

Шарль сам обучался этому около двадцати лет. Он же объяснял любителям посудачить об остатках магии, что таким артефактом владеет не лучший мечник столицы, а вампир «на подхвате» благодаря связи нежити с Доменом Конца. А без его понимания и ощущения невозможно пользоваться истинными силами Лунного клинка. Пусть магия почти не работала на землях Всеотца с самой Первой Ночи, это не значило, что принципы мироздания изменились. Как с истока бытия из ничего рождался Хаос, принося за собой Начало, сменявшееся установлением Порядка, которому в итоге рано или поздно придет Конец, знаменовавший пустоту до заполнения ее Хаосом, так и поныне сей круг был неизменен. Поэтому, даже не имея средств к познанию магии и ее Доменов, бола́ могли получать к ним ограниченный доступ — благодаря тем, в ком один Домен преобладал над другим. А так как нежить полна Концом, именно эти создания могли в полной мере раскрывать силу древнего вампирского артефакта. И даже не обязательно, чтобы это были вампиры.

В ту ночь клинок снова служил своему владельцу, а вместе с полнолунным светом Шарль ощущал, будто способен сейчас выйти невредимым даже из боя с виверной.

Впрочем не зря гласит поговорка: «Не кликай Беду, не теряй еду». Звать противника на бой без необходимости глупо и опасно. Будто ощутив желание вампира сражаться, монстры стали выходить из леса, а может просто почуяли запах свежей добычи.

Целых шесть лютоволков. Менее опытные сборщики, заметив их, обронили и серпы, и корзины.

Твари, покрытые коротким, но плотным серым мехом. Сложенные почти как мускулистые люди, но все еще передвигающиеся по обыкновению на четырех конечностях. Тусклые прожилки бледно-фиолетового цвета на коже просвечивали из-под шерсти. Когти этих монстров были не меньше трех сантиметров в длину, толстые, острые, готовые кромсать своих жертв на части и рвать из них органы. Отнятой теплой свежей плотью твари с удовольствием пировали даже на глазах своих жертв. На волчьих мордах угадывались гуманоидные черты, отчего страх перед ними лишь крепчал. А глаза… налитые кровью, они чуть отсвечивали сиренево-голубым цветом, рыскали взглядом по