Читать книгу "День чёрной собаки - Вадим Панов"

–Тело, видеокамеры, шумоизоляция, мыши…– вслух прикинул Вербин, продолжая мысль напарника.– Емунужно было минут двадцать, неменьше.

–Емунужно было двадцать спокойных минут,– уточнил Колыванов.

–Ангар илигараж?

–Скорее, ангар– тамдолжно было поместиться два автомобиля.

–Илион сначала «зарядил» гараж, азатем приехал внего накаршеринге.

–Илион тамже совершил убийство.

–Авот это врядли,– покачал головой Вербин.

–Почему?

–Судя потому, чтолежит вбагажнике, после убийства он долго работал надтелом: пальцы отрезал, вполиэтилен заворачивал… иупаковано тело невпопыхах, ааккуратно. Емутребовалось много времени, азначит, унего есть логово, которым он дорожит ини вкоем случае непоедет внего накаршеринге. Агараж илиангар, гдеон «зарядил» BMW, мыуже сегодня найдём.

–Согласен,– подумав, ответил Колыванов.– Убилвдругом месте, возможно, втом самом логове, окотором ты сказал. Погрузил всвою тачку, приехал вгараж илиангар, уехал, вернулся накаршеринге и«зарядил»его.

–Двадцать минут максимум.

–Двадцать минут,– повторил Колыванов.– Потом приехал сюда иоставил тачку.

–Здесь его ждала другая машина.– Феликс почесал кончик носа.– Илион опять арендовал каршеринг.

–Илиушёл пешком.

–Узнаем, когда выложит видео. Еслибудут кадры сместа обнаружения, значит, была вторая машина иубийца ехал заBMW.

–Имы сможем проследить его дальнейший путь.

–Онобэтом знает.

–Вседелают ошибки.

–Будем надеяться.– Вербин помолчал, после чего медленно произнёс:– Знаешь, Гена, уэтого парня стальные нервы. Еслимы стобой всё правильно рассчитали, ая думаю, мынеошиблись, тоон нетолько всё спланировал, нои вточности выполнил: убил, привёз вукромное место, съездил закаршерингом, «зарядил» его, апотом ещё иехал следом. Такому хладнокровию можно только позавидовать.

–Насколько хорошо убийца всё исполнил, мыузнаем после того, какзакончат работать эксперты,– рассудительно ответил Колыванов.– Ачто касается нервов… Учеловека, который отрезает трупу– янадеюсь, чтотрупу,– пальцы, нервов нет. Я, например, досих пор вздрагиваю, когда вижу мёртвых. Непотому что мне страшно илинеприятно. Просто… Былчеловек– иумер, причём несвоей смертью. Этонеправильно. Явздрагиваю, потому что это неправильно. Атот, ктохладнокровно убил ипревратил смерть ваттракцион… Онбольной.

–Нос виду, ксожалению, здоровый.

–Иэто самое плохое,– угрюмо согласился Колыванов.– Здесь всё ясно, ачто нам неясно– местные разнюхают. Поехали вкаршеринг.

–Поехали,– согласился Вербин, набирая номер Криденс.

Поговорил, пообещав вернуться какможно скорее ипопросив неждать, акогда убрал телефон, услышал неожиданный, нодавно назревавший отнапарника вопрос:

–Жениться несобираешься?

Иответил честно:

–Думаю.

–Надоело возвращаться впустойдом?

–Понравилось возвращаться внастоящий дом,– улыбнулся Феликс, видя перед собой Кри.– Вдом, гдеменя ждут.

впрошлом году

Чувство настоящего дома.

Неповторимое ощущение самого настоящего дома. Главного вжизни.

–Явас помню,– тихо произнесла Ада, держа фарфоровую чашку иблюдце науровне глаз.– Явас помню, дорогие мои, иочень вас люблю.

Иулыбнулась. Улыбнулась грустно, нобез тоски, потому что время тоски закончилось– осталась только лёгкая грусть.

–Явас помню,– повторила молодая женщина исделала маленький глоток горячего травяногочая.

Вернула чашку настол изакуталась вплед. Октябрь вэтом году выдался необычайно тёплым, носидеть наоткрытой террасе безпледа Ада нерискнула. Закуталась плотнее иподвинула блюдце счашкой ближе ккраю стола.

Ивновь им улыбнулась.

Мама всегда хотела, чтобы вих доме был фамильный сервиз. Фарфоровый. Настоящий чайный сервиз нашесть персон. Лучше, конечно, надвенадцать, номожно ина шесть. Сделанный только дляних иобязательно– сгербом. Илис вензелем. Папапосмеивался, говорил: «Ну, чтоты, мыведь неграфы, даже небароны. Даифамилия несамая дворянская– Кожины. Зачем?» Номама очень хотела, ина пятнадцатую годовщину свадьбы папа сделал ей желанный подарок. Сервиз действительно получился красивым: папа выбрал фарфор приятного кремового оттенка, накотором восхитительно смотрелся изящный, выполненный серебром вензель. Негерб, тутпапа проявил твёрдость, новензель, вцентре которого красовалась буква «К». Мамабыла счастлива ирадовалась подарку, какребёнок. Ада– тоже. Сначала. Апотом она услышала… случайно… ине втот, конечно, день, амного позже, спустя год, ато идва… услышала обрывок разговора. Родители завели речь осервизе– случайно,– ипапа ответил, чтопоскольку уних растёт дочка, точерез некоторое время фамильный сервиз потеряет своё значение.

«Если только фамилия её мужа небудет начинаться на“К”».

«Аданестанет выбирать мужа попервой букве фамилии»,– рассмеялась вответ мама.

«Язнаю»,– сказал папа, ина этом разговор окончился.

Иотношения Ады ссервизом тоже закончились. Онабольше им невосхищалась, незамирала, любуясь иощущая себя графиней илина худой конец баронессой, онстал длянеё просто «ещё одним набором предметов» изпосудного шкафа. Апосле того какродители погибли вавтокатастрофе, Адаувезла сервиз изих большой квартиры надальнюю дачу– в«Сухари». Ноне выбросила, даже подумать немогла выбросить. Увезла изквартиры, чтобы часто непопадался наглаза, ноздесь чай пила только изнего. Потому что здесь, надаче, онапо-прежнему оставалась той самой Адой Кожиной. Инавсегда останется.

Потому что немогла представить мужчину, который сумеет уговорить её сменить фамилию.

Она поднесла чашку кгубам, сделала глоток ипоняла, что, задумавшись, потеряла счёт времени: прошло неменее пятнадцати, ато идвадцати минут, поскольку чай изобжигающе-горячего превратился вледяной, авечерняя тьма окончательно захватила власть надмиром: ельник потемнел, мрачной массой нависнув надучастком Ады ирезко выделяясь нафоне неба, освещённого ещё неподнявшейся полной луной. Анастенные светильники, которые она включила, выйдя натеррасу– просто так, чтобы «потом невставать»,– изовсех сил боролись сподступившей тьмой, струдом удерживая засобой террасу.

Их свет таранит мрак, ноне может ничего поделать сокутавшей посёлок тишиной.

Стишиной, пришедшей изсамого сердца угрюмого ельника.

Участок Ады располагался накраю посёлка, иего дальняя сторона примыкала кобщему забору, вкотором папа прорезал калитку. Сплошной кирпичный забор был высоким– трёхметровым, акалитка– маленькой, скрасивой резной ручкой. Вокруг неё густо росла сирень, ив детстве калитка казалась Аде дверью вволшебную страну. Ощущение усиливали высокие ели, плотной стеной подступающие кзабору стой стороны. Теоретически их нужно было проредить, носначала неподумали, апотом стало поздно– участки облагородили, икак безопасно валить наних вековые ели, никто непонимал– поэтому теперь северная ивосточная стороны посёлка вгрызались внетронутую чащу.