Читать книгу "Невеста в бегах. Гуси, грядки... герцог?! - Константин Фрес"

ответила я. — Ты картошку окучиваешь?

— Что? — удивилась Анника.

— Вижу, не окучиваешь. Ну, да ладно, я научу. И помогу. И соберешь ты больше всех. Пошли?

— А тайна, тайна-то! — всплеснула руками Анника. — Я ведь не показала!

— Что? — удивилась теперь я. — И показать есть что?

— Ну, разумеется, — Анника от удовольствия покраснела. — Идем?

У дома росла старая липа. Кто-то когда-то согнул ее, или надломил, и она, кривая, склонялась до самой земли.

За ветвями этой липы виднелась изгородь, отгораживающая дворик домика Анники от всего мира.

Но девочка, словно мышонок, юркнула под тяжелый кривой ствол. И я последовала за ней.

Пробравшись по зеленому липовому туннелю, мы очутились на крохотном пятачке земли, и Анника гордо обвела свои владения рукой.

— Вот! — произнесла она.

Я только руками всплеснула.

Ограда, разделяющая двор и этот закуток, была бутафорская.

— Я сама ее сплела из гибких ивовых ветвей, — пояснила Анника. — Дом-то такой старый, что никто и не помнит, какого размера тут двор. А зимой тут так много снега, что и не видно, что там есть еще пространство…

Сразу за липой был маленький райский уголок.

Красивый камешек, высокий, обточенный водой до идеальной гладкости, и поросший мягким ярким мхом. Из его вершины бил родник.

Вода стекала в крохотный круглый пруд, по берегу обложенный круглыми камешками.

Тут же росли семь картофельных кустов, ухоженные, с сочными плетями ботвы.

— Я зимой не ела, — призналась Анника. — Сэкономила семь клубней, чтоб посадить для себя. Смотрю ка картошку, есть хочу — невозможно! А как вспомню про свой огород, то есть не так уж и хочется…

И самое главное сокровище в этом душистом липовом раю была роза.

Один куст рос на самом солнечном месте и набирал цвет.

— О, какая необычная, — удивилась я.

Розовый бутон был не алый и не желтый, а нежно-кремовый, как глубоководная перламутровая раковина.

— Герцогская роза, — гордо произнесла Анника. — Я нашла цветок, он уже немного подгнил. Срезала увядший бутон, посадила стебель… вот, вырос. Я хочу розы развести, а потом цветы продавать. Они ведь редкие. И самые дорогие. Я долго голову ломала, как я на базар-то их понесу. Мне же на огороде надо быть. А теперь есть ты. Ты же не в рабстве у Ферро. Ты можешь идти куда хочешь, и когда захочешь!

— Да, — тихо сказала я, разглядывая чудо-цветок. — Есть я…

— А в пруду можно купать гусят, — продолжила Анника.

— Нет, не сейчас. Сейчас они слишком маленькие. Попозже, когда перьями обрастут.

— Ну, ладно. А вон, у стены дома, растет мокрец. Я такая неряха, вечно у меня сорняки…

— Нет-нет-нет! — запротестовала я. — У тебя здесь… Чудесно.

— Ну, давай сюда гусят принесем!

* * *

Все-таки Олег Петрович был отвратительным человеком. А курицей он был еще хуже.

Проснулся он позже всех.

Гусята уже наелись и бегали по домику, всюду совали свои любопытные клювы.

Олег же Петрович был голоден.

И это чувство вытеснило все иные мысли и переживания из его куриного мозга.

— Еда-а-а! — проорал он не своим голосом, сорвавшись из корзинки.

— Еда, еда, еда!

Когда мы вошли в домик, он с истеричными воплями носился по дому. Клевал то тут, то там.

Доклевал у гусят пшено, оставшееся с завтрака.

Взобрался на стол и торопливо рвал клювом кусок хлеба.

Мой кусок хлеба!

— А ну, кыш! — вскричала Анника, когда Олег Петрович присел и сделал на столе неряшливое зеленоватое пятно. Я была в шоке от его манер. — Ты посмотри, какая противная курица! Кыш, кому говорю! Кыш, Петрович!

— Что вы себе позволяете, — противным высокомерным голосом процедил Олег Петрович, грациозно отходя от наделанной им кучи. Почему-то я ожидала противного: «Что вы себе позволяете, Поттер». — Что за панибратское обращение! Я ученый, я доктор наук, между прочим!

Но Анника не оценила его ученые степени.

Она как следует треснула его по затылку, и несчастный птице-ученый слетел с воплем со стола.

— Ты курица, — уничтожающе проговорила я, пока тот квохтал и дергал шей, покрытой редкими перьями. — И ничего больше! Так что веди себя соответственно, но прилично!

— Пошел на огород, Петрович! — прокричала Анника. — Червяков жрать! Как раз овощи гусеницы одолели!

— Каких еще червяков, — надменно процедил Петрович, кося на нас оранжевым глазом. — Какая мерзость, червяки… Вы же не думаете, что меня можно кормить, как обычную курицу?!

— Думаем, думаем, — ядовито ответила я.

— Я человек! — проорала курица. — И требую к себе человеческого отношения!

— Ах, так?! Человек, значит?

— Человек!

— Так извольте отрабатывать свой хлеб! — я помахала над головой Петровича исклеванной горбушкой хлеба. Тот с истеричными куриными криками подпрыгнул, но не допрыгнул до нее. — Назначаю вас шефом над гусями, Олег Петрович! Отвечаете за них головой!

— Какая гадость, — процедил он высокомерно, дергая головой и косясь на гусят. — И не подумаю. Это слишком унизительно…

— Не желаете исполнять наши задания? Не будете на нас работать? Можете встать на местную биржу труда, — съязвила я. — Но вам предложат всего две вакансии, суп и пирог.

— Можно еще жаркое, — подсказала Анника.

— Какой еще пирог, не смейте даже трогать меня!

— Так что если хотите есть и не желаете стать бульоном, руки в ноги — то есть, крылья в ноги, — и пасти гусят на огороде!

— Да что там есть-то?! — возмутился Петрович.

— Сорняки, — подсказала я.

— Червяки, — отозвалась Анника. — Обычно я набираю полведра личинок. Вам должно хватить.

И она раскрыла двери и поддала Петровичу пинка, несмотря на его горестные крики.

Гусята радостной ватагой помчались за ним, смешно перевалившись через порог.

— Ну, а мы с тобой сейчас пойдем и окучим картошку, — сказала я Аннике.

— Да зачем?!

— Затем, чтоб было больше клубней! — ответила я. — Новая технология выращивания картофеля! К осени у тебя будет самый большой урожай!

* * *

Глава 8

Анника должна была срезать с грядок зеленый лук, укроп, базилик, какие-то еще пряные травы.

Все это нужно было разделить на порции — по числу веточек, перышек, — обвязать каждую порцию бечевкой и отнести распределительнице.

Она передавала травы и овощи на продажу и выписывала штрафы, если что-то было небрежно и неправильно сделано.

Поэтому к этой работе меня Анника не допустила.

Пока она управлялась со своей работой, я решила окучить ее картошку.

От вчерашнего удара голова все еще болела и немного кружилась.

Синяк был на пол-лица — так Анника сказала. Зеркала, чтоб это проверить, не было.

Работать в таком состоянии было не очень-то удобно, но что поделать.

В холодном родничке Аннике, там, за старой липой, я как следует умылась.

Промыла рану на