Читать книгу "Война и потусторонний мир - Дарья Раскина"

поднял взгляд, и темные глаза его блеснули. – Однако запах запомнил. Не сомневайтесь, князь, когда я встречу этого человека – я его узнаю.

Петр шагнул ближе.

– Как ваше имя, капитан?

Тот поглядел удивленно, вытянулся, словно на плацу.

– Патрицкий, ваше сиятельство. Елисей Тимофеевич.

Повинуясь велению сердца, Петр взял его лапу и потряс на английский манер. Елисей ответно сжал ладонь, страстно встретил взгляд, но тут же с поклоном отступил: к ним приближалась императрица.

Иверия подошла вплотную, глянула на Петра, чуть прищурясь.

– Вы невредимы, князь? – спросила она строго и, взяв его весьма бесцеремонно за подбородок, отогнула воротник и осмотрела шею.

Петр оглянулся и впервые заметил, с каким нескрываемым голодом на него уставились некоторые клыкастые лица. Холодок пробежал по спине. Было бы глупо и неосмотрительно проливать в таком обществе живую кровь.

– Благодарю, ваше величество, – сказал он, выпрямляясь. – Я цел.

– Прекрасно. Значит, забудем досадную неприятность. – Иверия обернулась на графиню Арахнееву: – Прикажите оркестру играть, вечер еще не окончен. Князя же для поднятия духа – угостить. – Она склонилась к капитану: – А после – ко мне.

Сопровождаемая конвоем, Иверия вышла из зала. Оркестр заиграл еще до того, как за ней закрылись двери. Снова взвизгнули скрипки, заволновались флейты, зазвенели цимбалы – начинался шуточный, полный озорства и кокетства котильон. Снова бухнули пробки шампанского, запахло корицей и вишневым ликером, подали ананасное мороженое и фрукты. К Петру подошли с подносом грибных закусок. От еды он отказался, тем более что соли – он не сомневался – там снова не было ни щепотки, а вот рюмку принял с благодарностью. Выпив, он поискал взглядом Лонжерона, но тот пропал.

Под увлекательные, хоть после недавних событий гораздо менее веселящие, истории генерала-гриба он стоял у стены и смотрел, как в зале развертываются игры. Первым делом распорядитель объявил «тайну», где дама надевала шляпку-невидимку, а гости пробовали угадать ее имя, победитель же удостаивался танца. Далее затеяли «судьбу», где танцующие брались за клубочки, кидали их на пол и следовали за волшебной нитью, пока не доходили до партнера. А после устроили «маски»: распорядитель коснулся каждого особым жезлом, превращая все лица в одинаковые усатые рожи с носами-пятаками, то есть в полное подобие себя, и таковыми они оставались, пока не выбирали пару. Совсем развеселившись, гости перешли на колдовские фанты, шарады, буриме для заклятий и многое другое. Петр оглядывал сие с интересом и даже улыбкой, хотя под мундиром в то же самое время без устали шныряли муравьи – и от пережитого, и от грядущего, а сильнее всего от такого нежданного и бесцеремонного – прилюдного! – но в то же время волнующего женского прикосновения. Холод шелковых пальцев Иверии на щеке он ощущал до сих пор.

Наконец вечный, казалось бы, котильон отгремел финальными нотами, и разгоряченные гости принялись расходиться в гостиные и курительные комнаты, а к Петру с коротким поклоном приблизился Елисей.

– Государыня-императрица вызывает вас на аудиенцию, – доложил он негромко, так, чтобы сказанное достигло исключительно ушей Петра. – В личные покои.

Петр вскинул голову. Кровь хлынула к щекам. Поклонившись генералу, он последовал за рыжим хвостом прочь из зала, вдоль темных коридоров, до тяжелой, чуть приоткрытой двери, из-за которой ломаным лучом лилось синеватое свечение.

В личных покоях императрицы властвовала темнота, лишь в камине горел огонь – голубовато-белый. Рядом, в большом мягком кресле, сидела сама Иверия, с книгой в одной руке и бокалом в другой. Петр шагнул ближе.

– Садитесь, князь, – сказала Иверия негромко, со свинцовой усталостью, будто зная: приезд Петра принесет ей еще больше груза, чем тот, что уже гнет ее плечи, и внутренне готовясь к новой ноше.

Меж бровей словно резанули саблей – такая глубокая там залегла морщина. Ее стало жаль. Если бы Петр мог уехать, сокрыв второе письмо, он бы так и сделал. Однако это было невозможно, а потому он сел в соседнее кресло и отпил из предложенного бокала. Вино было отличное.

– Давайте ваше второе письмо. – Иверия протянула ладонь.

Мундир ее был расстегнут, открывая высокую белую шею и жемчужное декольте. Запах, сладко-свежий, будто замороженная малина, теперь чувствовался сильнее, и Петр, вручив письмо, незаметно промокнул виски рукавом.

На чтение письма ушло не больше нескольких вдохов, но после Иверия долго сидела, уперевшись невидящим взглядом Петру в правое плечо.

– Знаете, что здесь? – спросила она наконец.

– Догадываюсь.

Иверия отпила вино. Губы ее в темноте казались черными, глубокие глаза отсвечивали колдовским синим.

– В потустороннем мире обо мне говорят разное. Однако все сходятся в том, что я жестока, горделива и пренебрежительна к традициям. Границы моей теперешней империи кажутся многим слишком широкими. Соседи же у меня неспокойны: на западе кружат Одиновы вороны, на востоке шепчутся наги, у самого бока косятся валашские упыри, да и Кощей – сдался, но не подчинился. А моя армия меж тем понесла страшные потери: генералы полегли, солдаты устали; общество жаждет мира. – Она глянула в глаза Петру: – Так скажите же, князь, с чего должна я сейчас пренебречь вековым договором о невмешательстве и броситься на помощь Александру, рискуя репутацией, жизнью и миром?

Петр подобрался. Под таким пристальным взглядом мысли сбивались, а синие отсветы, танцующие на оголившихся ключицах, и вовсе опустошали голову. Пришлось несколько раз прочистить горло.

– Государыня, никогда прежде не обращались мы за помощью. Со шведами сами справились, и с турками, и с персами. Под Полтавой умирали, в Финляндии замерзали, по «живому мосту» пушки перевозили – и ни разу не пришли.

– Так ведь и я ни разу вас о помощи не просила. Четыре года воевала: прошлым летом Кощей отбросил меня до Красноярска, а ведь ежели бы он победил, даже вам несладко бы пришлось – леса заполнились бы живыми мертвецами, все погосты бы ожили; а я и то не нарушила клятвы. Ваш же Бонапарт – что мне до него?

– Живая Россия не видела еще подобной угрозы.

– Полно вам, князь. Одна война другой не лучше и не хуже. Вы сами сказали: и шведы были, и турки – всех прогнали.

– Чего это будет стоить…

– А чего мне стоила моя победа? Вы себе и представить не можете, какой грех я взяла на душу, как мне пришлось пожертвовать родной кровью…

Она остановилась, будто осознав, что сказала лишнее, тяжело вздохнула:

– Здесь ваши жертвы не сравнятся. Всего-то и нужно: драться.

– Но войско устало. Солдаты голодны, босы, больны…

– Как и мои – после четырех лет сражений.

– Но ведь гибнут люди!

Лицо Иверии потемнело.

– Вы забываетесь, князь. Жизнь человека мне не дороже жизни лягушки у Егора в