Читать книгу "Время для жизни 2 - taramans"

с двумя дырками — впереди и сзади. Тапки надеваются на ноги и… вперед, как на лыжах! Только вот пространство ты бороздишь в пределах отведенного — примерно квадратный метр!

Высыхая, такой паркет становится ослепительно белого цвета. Это… второй подготовительный этап, ага!

И-и-и! Самый цимес! Циклевка паркета! Когда старшина притаскивает несколько больших кусков стекла… и — шварк! его об паркет.

«Ну что, товарищи курсанты?! Не стесняемся, подходим, наклоняемся, выбираем кусочек стекла по вкусу… или виду… или — запаху… и начинаем — тщательно, аккуратно… не пропуская ни миллиметра паркета! Ни миллиметра, я сказал! Иначе вся рота будет ночевать на этом паркете! Лично буду проверять! Не постесняюсь, извиняюсь за выражение, раком проползти всю «взлетку»! И не дай Бог… увижу хоть одну… самую тонкую полосочку… не циклеванного паркета, мля!

И так… по сантиметру… всей ротой, подвывая и матерясь сквозь зубы!

И раз за разом… ежевечерне, до отбоя… и даже некоторое время после — потому как учебных занятий, нарядов, и прочих военно-морских премудростей — никто не отменял! А времени другого — нету, товарищи курсанты!

Это, конечно, не «Шишнадцать тон-н-н-н!» товарища Луи Армстронга! Но… немногим лучше! И херня все это… самая настоящая «байда», «ботва» и прочая… Что если человека «про себя», сквозь зубы, поминать тихим, ласковым словом — он икать начинает! Вон он — пример! Старший мичман Чубарь, собственной персоной! Его тут сто двадцать молодых языков всячески… а он — и не чешется, хотя помереть уже в корчах должен!

А еще, периодически, командир роты, капитан третьего ранга Шестаков Прокофий Прокопьевич, лично! Выходит, из командирской комнаты, и этак укоризненно и огорченно вопрошает:

— Товарищ старший мичман! Александр Григорьевич! Что-то в этом году… как-то… неважнецки работа организована, а? Ну сколько можно приводить в порядок этих несколько несчастных метров?

М-да… несколько несчастных метров… примерно с двести квадратов!

И мичман, разводя руками, виновато гундит:

— Тащ командир! Ну дык… личный состав — ну просто никуда не годится! Они ж… на ходу засыпают! Вон… елозят-елозят… и никакого толка! Как только… с женами потом управляться будут? И ведь… тащ ктранг… с каждым набором — все хуже и хуже! Куда катится наш Краснознаменный флот? Какие из них будущие флотоводцы и командиры боевых кораблей? Какие там боевые стрельбы… или… ракетные пуски? Если они… деревяшку стеколкой… поскоблить толком не могут! Папа Карла — вон — мальца какого заделал! А эти… Буратины…

Потом, когда огорченный перспективами развития родного флота командир скрывался в глубине предназначенного ему помещения, мичман командовал:

— Старшины учебных взводов! Ко мне!

И начинал ипать мозг бедным старшинам!

«Это что за нах? Это как понимать, мля! Я это воспринимаю как диверсию против меня лично!».

А старшины… это, как правило, матросы, поступившие в училище с кораблей! Службу знают! И научать младших — должны уметь!

Потом… потом, после тщательнейших и неоднократных проверок, мичман вытаскивал сорокалитровые бачки с мастикой ядовито оранжевого цвета и с мерзким чесночным запахом. И намазанные этой мастикой паркетины тщательно натирались кусками списанных шинелей. Вот только тогда средний проход приобретал должный вид!

И в течении года, наряд по роте развлекался с уже готовым паркетом и «машенькой».

— Вы не знаете «машу»? И кто Вы после этого?

«Маша» — это такая чугунная плита, килограммов десяти весом, с прикрученными снизу щетками, и длинным железным черенком. Хотя… «Маши» бывают — малыми и большими. Десять «кэгэ» — это малая «Маша»! Натирают «машей» паркет! А чтобы лучше натирался — один «курок» становится на плиту сверху, присаживается, держится за черен, а еще двое курсантиков, ухватившись за тот же черен, катают боевого товарища по «взлетке». Весело! Бегом! Бегом, я сказал, мля!

А потому как днем это сделать сложно — личный состав мешает, снует туда-сюда, производиться все это — ночью. Звуки… соответствуют. Хорошо еще, что разбудить «отбитого» курсанта не в состоянии даже нападение условного противника, с применением всех средств поражения, включая ОМП. Только команда «Рота! Подъем!» его может разбудить. Но и это — не точно!

И это только паркетная «взлетка»! А впереди у «курков» были еще взводные кубрики, в числе — четыре!

Две недели! Две недели продолжался этот… «половой» марафон на первом курсе!

Но! Что характерно… Вот и называй это — военно-морской долбоебизм! Или — армейский, как вариант.

«Правильная и четкая отработка поставленной задачи достигается многократными, не ограниченными в количестве повторений, тренировками!».

На втором курсе — та же задача была выполнена за неделю. А на третьем — вообще за три дня! Вот и кто тут дурак? Старший мичман Чубарь? Или подобные ему мичмана и прапорщики? Как бы не так, яйцеголовые умники! Результат достигнут? Навыки — привиты? Так точно! Что и следовало доказать!

«А Вы, физики и лирики, ни хрена не понимаете в суровой прозе жизни! И даже строем ходить не умеете!».

Тут отдельные, шибко умные, могут спросить: «Зачем это все? Что за мазохизм с садизмом? Есть же циклевочные машинки! Вот — еще Шурик, перевоспитывая Федю, ими паркет циклевал!».

Ну да, есть. Где-то. Только где эти машинки и где — Советская Армия и Военно-морской флот? В разных измерениях, не иначе. Скажите про них мичманам и прапорщикам, и они искренне удивятся: «На хрена? У нас же солдат/курсантов — в ассортименте! Лишнее это, от лукавого!» и покрутят пальцем у виска.

«Не множь сущего сверх необходимого!».

Вот такие Оккамы… в погонах.

Да и еще один аспект имеется… Дай такую машинку курсанту — много она отработает? Час, много — два! А то и вовсе — нисколько! Им же, что не дай — либо сломают, либо… потеряют. Не стоит забывать суровой армейской философии, выстраданной поколениями людей в погонах: «Солдаты — те же дети, только хуи у них большие, и автоматы — настоящие!».

Так что… не надо нам этого… всего. Ибо — не хер! Значит — на хер!

Внимательный старшина не упустил гримасы Косова:

— Ты чего, боец? Зубы болят? Или брюхо закрутило?

Косов покачал головой и кивнув вниз:

— Паркет!