Читать книгу "Течения - Даша Благова"

был не такой уж сильный говор. Я заметила, что москвичка, стоящая напротив южанки, смотрит на нее так, будто южанка — это экзотическая ящерица.

Забей, я сама из Ставропольского края. Так как тебя зовут?

Люба, я из Краснодара.

Я уже назвала свое имя, поэтому не стала повторяться. И хотя мне было жалко Любу, а ее стыд за свое происхождение отзывался во мне, дружить с ней я не планировала. Я была настроена на полезные знакомства, собиралась стать той, про которую скажут, мол, не поверите, но эта умная, блистательная девушка, карьеристка и богачка, живущая в центре Москвы, приехала из настоящей глубинки.

И что, вы обе живете в общежитии? — спросила рыжая Аня.

Теперь и она тоже смотрела на Любу, как на ящерицу, и на меня смотрела, как на ящерицу. Люба выпрямилась, улыбнулась и ответила, что да, живем в общежитии, а я промолчала.

Кстати об этом, — произнесла Марго.

Она пришла последней и представилась Марго. Именно Марго, никакая не Рита, ни в коем случае меня так не называйте, может быть, Маргарита, но правильнее будет Марго, спасибо, не путайте, пожалуйста, это важно.

Преподша по стилистике пару раз вела у нас на подготовительных, — продолжила Марго. — И у нее в голове тараканов больше, чем в вашем общежитии.

Почти все москвички, кроме Веры, засмеялись — неестественно и невесело. Я подождала, пока они перестанут издавать звуки и бросать в нас с Любой взгляды-пики, а потом сказала:

Шутка твоя, Рита, несмешная и пошлая, а сама ты иди, пожалуйста, на хуй.

Я ничего не услышала в ответ, точнее, услышала тишину, а потом увидела, как Рита-шутница открыла и закрыла рот, побродив глазами по лицам других москвичек. Настя-один. Думаю, на меня все-таки должны были наброситься, сделать замечание, я и сама бы сделала замечание, но вдруг услышала хохот, густой и нескромный.

Это была Вера, я улыбнулась ей, это была моя первая улыбка, направленная в кого-то из группы. Ай. Я айкнула вслух и коснулась верхней губы. Родинка вдруг укололась и тут же утихла.

После пары Вера позвала меня курить к памятнику Ломоносову, где курили все. И я пошла. Встали чуть поодаль. Мы с Верой оказались одного роста, только она — длинноногая и худая. На Вере красиво висел бежевый плащ, купленный в Москве, а не для Москвы, а на ступнях были аккуратные черные кроссовки. Мои физкультурные промокали, а в тот день с неба все время что-нибудь брызгало, так что пришлось идти в полусапожках из кожзама.

Настя, милая, не расстраивайся из-за B1, — сказала Вера.

Да пофиг.

Я вот тоже расстроена, меня определили в C1, типа, продвинутая группа, но это ужасно, я буду там хуже всех.

Почему ты так решила?

Я всегда хуже всех в английском, потому что до седьмого класса жила в Оренбурге и училась в обычной школе.

А потом?

Потом мы с родителями приехали сюда, и меня отдали в частную школу, ну, просто здесь были частные школы, а в Оренбурге не было. Ты будешь?

Вера достала из кармана плаща сигареты, увесистую красную пачку, из которой торчали толстенные рыжие фильтры. Мои папа и дедушка курили сигареты с рыжими фильтрами, женщины такие не покупали. Бэлла, например, прятала от всех белые и тонкие, да и вообще, все девушки если и курили, то «зубочистки».

Я не курю.

Так и я не курю.

Вера улыбнулась и вставила в зубы сигарету-фломастер. Тогда я тоже вытащила из ее пачки сигарету. Я умела курить: раньше, до встречи со своим парнем Сережей, покуривала, так что Вера, кажется, удивилась, что я не закашлялась.

И что не так с частной школой?

А там все были та-а-аки-и-ие умные! Я плакала, переживала сильно и просила маму меня забрать оттуда, но ничего не вышло, она сказала, что надо потерпеть и что это все должно простимулировать меня стать лучшей.

Да уж.

В общем, я думаю, это хорошо, что ты попала в B1, по крайней мере, не будешь чувствовать там себя чужой, одинокой.

Вера предложила сходить в кафе за факультетом, сказала, что все «наши» туда ходят, это «очень атмосферное место». По пути она рассказывала про свою семью, и я не удивилась, что такой разговор начался, хотя сама ее об этом не спрашивала, он как будто оформился сразу же, как только мы узнали имена друг друга.

Верины родители были богатые, по меркам Оренбурга — неприлично, по московским — ну, так-сяк, умеренно. Они, как сказала Вера, были созданы друг для друга, одно целое, ниточка с иголочкой, но только сама Вера как будто все время топталась где-то с краю. Родители бросали Веру то на уже покойную бабушку, то на гувернантку, потом просили присматривать за ней домработницу, которая приходила через день, а сами утанцовывали куда-то — в Лас-Вегас, Рим или Сидней, а когда увлеклись буддизмом — в индийскую глухомань.

Вчера вот улетели на Бали до апреля, — сказала Вера. — Мама заявила, что я теперь взрослая и меня наконец можно оставить надолго.

Скучаешь?

Вера пожала плечами, мы как раз заходили в кафе. Я никогда не бывала в таких местах. Мне казалось, что московское кафе должно быть аккуратным, светлым и с большими окнами. Еще я ожидала столкнуться в дверях с модной девушкой, она выходила бы наружу с картонным стаканчиком в руке, обсуждая что-то по телефону. Вместо этого мы с Верой оказались в захламленном полуподвале с башнями из сломанных стульев, печатными и швейными машинками по углам, явно не работающими, и с полками, которые были беспорядочно заставлены потрепанными книгами. Такие только в толчок годятся, сказал бы дедушка.

Когда мы сели за один из столиков — они все были разные по размеру, форме, цвету и даже высоте, — Вера сказала, что только в десятом классе почувствовала себя нормально, как-то адаптировалась, ну, и родители стали давить меньше, хотя золотую медаль все равно получила — жаль, не помогло поступить на бюджет.

А твои родители как, нормальные?

Да как все. Ну, попроще твоих, наверное.

Это как? Ну, если не секрет, конечно, потому что если секрет — ты тогда скажи, я не обижусь.

Они не были нигде особо. Живут в поселке, у них