Читать книгу "Безумие толпы - Луиза Пенни"

Армана трусом. Возможно, и он поступил так же, когда обвинил Колетт в отречении от моральной ответственности. Однако произнес эти слова не без причины.

– Вы проповедуете злоупотребление силой, – сказала она. – Удушение свободы слова. А это называется тиранией. Советую вам быть поосторожнее, старший инспектор. Вы идете по очень тонкому льду. Я предполагала, вы заверите меня, что лекция пройдет без каких-либо происшествий. Но я слышу от вас фашистские речи.

Гамаш выдержал паузу, перед тем как начать говорить.

– Значит, я получил это задание благодаря вам?

Почетный ректор сообразила, что поддалась на провокацию и сболтнула лишнего. И еще она, глядя на человека, сидящего напротив, поняла, что он почти наверняка сделал это намеренно. Подзуживал, подстрекал. Раздражал. И она сорвалась. Выпустила из поля зрения ту черту, которую не хотела переступать.

Правда, она подозревала, что и до его приезда была на взводе. Возможно, она заняла неверную позицию. Ступила на зыбкую почву. Она сомневалась в том, что сделала правильный выбор. Точнее, очень боялась, что не сделала этого.

Но отступать было слишком поздно. К тому же ее гость всего не знал.

Она наклонила голову, а потом подняла ее, подтверждая его догадку.

– Я совершила ошибку, попросив, чтобы прислали вас? – сказала она. – Я думала, вы поведете себя справедливо и профессионально. Но вероятно, я была о вас слишком высокого мнения. С учетом ваших личных обстоятельств, вы, вероятно, сочтете затруднительным защищать профессора Робинсон, если дойдет до этого.

Вот теперь она и в самом деле перешла грань дозволенного. Причем намеренно. Чтобы отвлечь его внимание. Она видела, как потрясение на его лице быстро сменяется гневом.

– Прошу прощения, – почти мгновенно среагировала она, хотя ее искренность вызывала сомнения. – Не стоило этого говорить. Но в виде вопроса мои слова вполне допустимы.

– Нет, не допустимы, мадам почетный ректор, и вы это знаете. Вы зачем-то приплели сюда мою семью. Обвинили меня в поддержке тирании. В том, что я допущу причинение вреда человеку, может, даже его убийство, поскольку не согласен с его идеологией.

– Нет, обвинила я вас как раз в человечности. Ведь вы защищаете свою семью. И если уж мы заговорили об этом, то именно вы обвиняете меня: будто бы я ставлю под угрозу тысячи молодых мужчин и женщин, поскольку не желаю вмешиваться в это дело.

Они сердито смотрели друг на друга. Просто кипели. Оба потеряли самообладание, приобретенное немалыми усилиями.

«Бог ты мой, – подумал Гамаш, взяв себя в руки и отступив от края пропасти. – Вот как оно начинается… Вот ведь что делает Эбигейл Робинсон даже на расстоянии! Один только разговор о ней может посеять семена розни. А следом приходит страх».

И да. Он боялся. Боялся, что статистика и графика укоренятся в головах. Что люди поверят профессору, станут поддерживать нечто недопустимое.

Он глубоко вздохнул:

– Прошу прощения, Колетт. Я зашел слишком далеко.

Она сидела молча. И казалось, была еще не готова принести ответные извинения.

– Почему университет согласился принять этого лектора? – спросил он.

– Вы спрашиваете меня? Я не принимаю таких решений.

Она все еще оставалась на взводе.

– А почему профессор Робинсон решила прочесть лекцию здесь?

– А почему бы и нет?

– Вам не кажется странным, что все предыдущие лекции она читала на западе, а когда приехала на восток Канады, то выбрала вовсе не Университет Торонто? Не Макгилл. Не Université de Montréal. Не какой-то крупный зал в большом городе, а маленький университет в маленьком городке.

– У Université de l’Estrie очень хорошая репутация, – сказала почетный ректор.

– C’est vrai[22], – кивнул он. – Так и есть. И все же я удивлен.

Впрочем, его голос в ходе этого рассуждения звучал бесстрастно. Почему-то эта мысль прежде не приходила ему в голову. Его настолько поглотили моральная, юридическая, логистическая стороны вопроса, что он даже не задумался, почему мадам профессор выбрала Université de l’Estrie.

– Может быть, в других местах она получила отказ, – произнес Гамаш, размышляя вслух.

– Это не имеет значения, – проговорила Роберж.

Он вздохнул:

– Я думал над этим, Колетт. Вчера весь вечер голову ломал. А под конец посмотрел ее самый последний ролик – лекцию с последствиями. Увидел, как слушатели набросились друг на друга. Нарушает ли она закон? Разжигает ли ненависть? – Он провел руками по волосам. – Нет. Но ее деятельность привела к ряду очень-очень неприглядных столкновений.

– Потому-то я и попросила, чтобы прислали вас. Я знаю, что служба безопасности кампуса не сможет защитить Эбигейл.

– Эбигейл?

– Да. Ведь так ее зовут? Эбигейл Робинсон.

– Oui. Но вы назвали ее как-то очень по-свойски… Не «профессор Робинсон». – Он снял ногу с ноги и подался вперед. – Вы знакомы? Близко? – И тут его осенила еще одна догадка. – Не поэтому ли она выбрала Université de l’Estrie? Не вы ли пригласили ее?

– Шутите?

– Ничуть.

Почетный ректор уставилась на него. Потом смягчилась:

– Вы правы. Мы знакомы. Уже много лет. Но сюда я ее не приглашала.

– Как вы познакомились?

– Не понимаю, какое это может иметь значение, но раз уж вы спросили… Я знаю ее отца. Мы проводили с ним некоторые совместные исследования. Он тоже занимался статистикой. Мы друзья. Он попросил меня приглядеть за Эбигейл, когда я была приглашенным лектором в Оксфорде. Она тоже была там – слушала лекции по математике.

– И что она собой представляла?

– Вы серьезно?

– Мне важно знать характер человека, которого я должен защищать. Агрессивен ли он? Труслив ли? Сговорчив ли? Будет спорить, получив указания, или подчинится?

Почетный ректор Роберж взглянула куда-то поверх его плеча. Она смотрела в прошлое…

Она увидела талантливых юношей и девушек, вчерашних подростков, стоящих перед ней. Они только-только начали осознавать жестокую истину. Если в школе они заметно превосходили других учеников, то здесь, в Оксфорде, им придется упорно работать, чтобы не отстать от других. Они в мгновение ока из элиты превратились в середнячков.

Многим так и не удалось добиться успехов, приспособиться к новым условиям. Но Эбигейл адаптировалась довольно быстро.

– В отличие от большинства студентов в ее группе, демонстрировавших свою неуклюжесть, она умела нравиться, – пояснила Колетт. – Она не происходила из состоятельной семьи. В ее доме ценились интеллектуальные достижения. Она была сосредоточенной, располагала к себе.

– Амбициозной?

– Не в большей степени, чем вы, – с улыбкой сказала Колетт.

– А ее работа?

– Тут она добивалась исключительных успехов. – Теперь, когда они заговорили о науке, почетный ректор расслабилась. – Я не знаю, известно ли вам, что математика изучает не только линейные функции. В разных ее разделах рассматривается такое понятие, как «кривая». И самые блестящие, самых гибкие умы представляли широкий