Читать книгу "Третий секрет - Стив Берри"

Она снова повернулась к трибуналу, и он задышал ровнее.

— Отец Кили, — говорил Валендреа, — я спрашиваю вас прямо. Вы отрекаетесь от своей ереси? Вы признаете, что содеянное вами противно законам Господа и церкви?

Священник придвинулся ближе к столу.

— Я не считаю, что любовь к женщине противоречит божественным законам, — четко произнес в ответ Кили и обвел ясным взглядом толпу. — Поэтому прощать этот грех не имеет смысла. Я имею право высказывать свое мнение, поэтому я не собираюсь каяться за своих последователей. Я не сделал ничего предосудительного, ваше преосвященство.

— Вы глупы, отец. Я же дал вам возможность попросить о прощении. Церковь может и должна прощать. Но для раскаяния должно быть желание обеих сторон. Кающийся должен быть искренен.

— Я не нуждаюсь в вашем прощении.

Валендреа покачал головой, пухлые руки лежали спокойно на столе.

— Мое сердце скорбит о вас и ваших последователях, отец Кили. Безусловно, вы одержимы дьяволом.

Глава IV

Ватикан

8 ноября, среда

13.05

Кардинал Альберто Валендреа ожидал, что душевный подъем, который он испытал во время трибунала, преодолеет растущее в нем раздражение. Удивительно, как иногда неприятное впечатление может полностью перечеркнуть настроение.

— Как вы думаете, Альберто? — спросил Климент. — Может, мне пора показаться народу?

Папа кивнул в сторону открытого окна.

Валендреа всегда раздражало, когда Папа позировал у окна, приветствуя собравшихся на площади Святого Петра. Служба безопасности Ватикана неоднократно предостерегала его от подобного рода поведения, но упрямый старик не обращал внимания на все предупреждения. Журналисты постоянно писали об этом, сравнивая немца с Иоанном XXIII. И впрямь у них было много общего. Оба взошли на папский престол в возрасте восьмидесяти. Обоих считали временными папами. Оба не уставали всех удивлять.

Валендреа бесило, что все пишущие о Ватикане усматривали в открытом окне папской резиденции «символ его живого духа, его неподдельной искренности, его харизматической теплоты». Папская власть не должна стремиться к популярности. Она должна быть незыблемой, и его возмущала легкость, с которой Климент пренебрегал освященными временем традициями. Члены свиты уже не преклоняли колени в присутствии Папы. Немногие по-прежнему целовали его перстень. И почти никогда Климент не говорил о себе во множественном числе, как веками делали все папы. Сейчас двадцать первый век, часто повторял Климент, отменяя очередной старинный обычай.

До недавнего времени папы никогда не подходили к открытому окну. И дело вовсе не в безопасности, просто чем реже верующие могли созерцать Папу, тем больше таинственного ореола создавалось вокруг престола. А ничто не внушает людям чувство веры и почтения лучше, чем ощущение чуда.

Валендреа служил папам уже четыре десятилетия и быстро сделал карьеру в Курии, надев шапочку кардинала. Тогда ему не было и пятидесяти. Он стал одним из самых молодых кардиналов современности. Сейчас он занимал второй по значимости пост в Католической церкви — государственного секретаря — и был посвящен во все тонкости политики Святого престола. Но Валендреа жаждал большего. Ему нужно было еще более влиятельное положение. Он хотел, чтобы никто не мог оспорить его решения. Хотел произносить непогрешимые суждения по любому вопросу. Хотел поклонения и бесконечного уважения. Он стремился стать Папой.

— Чудесная погода, — говорил Папа. — Дождь перестал. Дышится легко, как в немецких горах. Альпийская свежесть. Как жаль, что приходится находиться в помещении.

Климент сделал шаг в сторону окна, но так, чтобы его не было видно с площади. На нем была белая льняная сутана и надетая поверх нее на плечи белая же традиционная накидка. На ногах красовались алые туфли, а на голове белая скуфья. Только ему, единственному прелату из миллиарда католиков, разрешалось носить такое облачение.

— Может быть, Его Святейшество приступит к этой приятной миссии после нашего разговора? У меня еще много дел, а все утро я заседал в трибунале.

— Это буквально пара минут, — мягко возразил Климент.

Государственный секретарь Ватикана понимал, что немцу нравится поддразнивать его. Из открытого окна доносился гул римской толпы, неповторимый, ни на что не похожий рокот трех миллионов людей, двигающихся по застывшему вулканическому пеплу.[4]

Климент тоже слышал толпу.

— У этого города необычные звуки.

— Это наши звуки.

— Ах, чуть не забыл. Вы же итальянец, не то что мы все.

Валендреа стоял около старинной кровати, спинки которой были вырезаны из массивной дубовой древесины и украшены резными деревянными столбиками и шариками, покрытыми таким множеством царапин, как будто мастер наносил их специально. Один край накрыт старым, расшитым тамбуром одеялом, на другом лежали две огромные подушки. Вся остальная мебель тоже была немецкая — зеркальный шкафчик и туалетный столик расписаны в беззаботном баварском стиле. С конца одиннадцатого века папский престол не занимали немцы. Нынешний Папа Климент XV старался подражать Клименту II и не скрывал этого. Но того Климента, скорее всего, отравили. Валендреа часто думал, что и этому немцу не стоит забывать о судьбе предшественника.

— Может, вы и правы, — миролюбиво сказал Климент, — публика подождет. Ведь у нас с вами дела поважнее?

Порыв ветра из открытого окна чуть не смешал лежащие на столе бумаги. Валендреа успел прижать их к столу, не дав разлететься, монитор компьютера, стоявшего тут же, заслонил документы от ветра. Климент еще не успел включить его. Он первым из пап прекрасно пользовался современной техникой — и это тоже восхищало журналистов, — но против этого нововведения Валендреа не возражал. В конце концов, компьютерную связь и линии факсов гораздо легче отслеживать, чем телефоны.

— Мне говорили, сегодня утром вы были бесподобны, — сказал Климент. — Каким же будет заключение трибунала?

Кардинал, разумеется, знал, что Мишнер уже сообщил Папе все во всех подробностях. Он видел папского секретаря среди публики.

— Я и не знал, что Его Святейшество так интересуется делами трибунала.

— Трудно сдержать любопытство. Площадь набита репортерами. Итак, каким будет заключение?

— Отец Кили не оставил нам выбора. Он будет отлучен.

Папа сложил руки за спиной.

— Он не стал каяться?

— Он вел себя заносчиво, даже оскорбительно. Он посмел бросить нам вызов.

— А может, стоило его принять?

Это замечание застигло Валендреа врасплох, но за десятилетия дипломатической службы он научился скрывать свое замешательство, отвечая вопросом на вопрос.