Читать книгу "Гони свой поезд, мальчик! (Повести и рассказ) - Эдуард Маркович Корпачев"

на лохматую шавку, проникнуть в чужой брезентовый дом. В рассветных сумерках он различил, как перепутались на поролоновой подушке сжатые в кулаки руки Крыжа и Бусько, точно сон застиг обоих в драке. Снова осторожно позвал, зная, что молодой сон особенно крепок к утру.

Что ж, зато сиплая труба подняла вскоре на ноги всех!

— Быстрее, сонные мухи! — торопил он Крыжа и Бусько через некоторое время, едва те отошли от тесаного стола. Сам он уже бежал, хотел поскорее оказаться там, где под навесом колхозного машинного парка стояли тракторы, принадлежащие училищу.

И потом, правя трактор в сторону Чижевичского болота и щурясь от близкого восходящего солнца, он хотел сразу же, без промедления, пустить плуги на дикую землю. Зеленый остров сокровищ, гуляющая земля, открытая им!

Рукой он дал знак немому Крыжу и немому Бусько отойти, а сам, тоже немой от радости, повел трактор, сбавивший скорость и вроде притормозивший, по самому краю целины, у проселка, на котором в высохшей луже лежали облепленные землистой коростой бревна.

Черная широкая черта появилась за плугами!

Утреннее солнце, накаляясь, взялось обесцвечивать черные борозды. Когда Васька, уже сделав несколько гонов, посмотрел на первозданные борозды, то удивился, какими пепельными они стали. Должно быть, сверху они уже и причерствели.

Вздрагивал трактор, натыкаясь на упругие, слежавшиеся пласты, захлебываясь ревел двигатель, текла сзади, из-под плугов, черная речка. И никаких сокровищ на этой болотине пока не оказывалось, а лишь обещали богатство вельветовые борозды.

А все же, хлопцы, он первый здесь землепашец, он бог, он герой!

В груди у него нарождалась песенка, с ним уже было такое на сенокосе, он уже знал это счастье. Высунувшись из кабины, он поприветствовал взмахом руки Крыжа и Бусько. Хлопцы ответили ему тем же радостным знаком и, кажется, припустили вслед за трактором, по проселку, то грифельному, то глинистому.

Натужно полз по забытой целине трактор. Васька надеялся растянуть удовольствие землепашца на весь день, как вдруг близкий гром сотряс землю. В затылок стукнула волна воздуха, трактор вроде подпрыгнул. Васька, падая из кабины трактора, успел заметить изломанные, искромсанные, чудовищными зубцами торчащие кверху плуги и догадался, что это взрыв, что плуги, видимо, задели какую-нибудь старую мину — и так шарахнуло, так залепило весь трактор черноземными комьями!

Но это пока для него пронесся взрыв. А для хлопцев, столбенеющих на проселке, опасность не миновала: хлопцы не знали, что же с ним. И тогда Васька, отжав свое тело на руках, поднялся и уже другим, бережным движением руки поманил к себе одного и другого.

— Контузило? Ранило? — панически спрашивал Крыж на бегу, а затем даже ощупывать его стал, точно еще не веря, цел ли он.

А Васька, сам разочарованный тем, что и не контузило и не ранило, смотрел немигающим взглядом на Крыжа и соображал, как бы это и впрямь прикинуться контуженым. Вдруг захотелось ему боевой, как ему показалось, славы: чтоб знали все, что он контуженый, чтоб спрашивали каждый день о самочувствии, пеклись о нем и провожали теплым взглядом…

Крыж лихорадочно спрашивал у него все о той же контузии, а он, будто глухой да вдобавок утративший дар речи, тряс грязной головой, совал палец в ухо, представляясь контуженым, ничего не разумеющим. И знать не знал, какие волнения ожидают его по причине этой мнимой контузии.

С обоих боков Крыж и Бусько вдруг подхватили его, он даже удивился, какие сильные хлопцы. А поскольку нельзя ему было говорить, то он лишь взмыкивал, выражая несогласие. Но его все равно почти тащили по проселку, и Крыж неизвестно чему радовался, бормоча:

— Вот жизнь! Почти как на войне!

Приятно было слышать такое!

Но, наверное, слишком уж перестарался Васька, играя контуженого, и тут же поплатился. Его поддерживали, его волокли двое, цепко ухватившись за его руки, а затем эти двое остановили свой грузовик, который сворачивал на проселок.

— Тут Ваську оглушило! Давай в город, в больницу! — все так же панически и одновременно радостно выдохнул Крыж водителю, счастливчику из их группы, который сонно и настороженно выслушивал вздор, то снимая защитные черные очки, то надевая вновь.

И тут Васька заговорил!

Но поздно.

Он еще возражал им всем, твердил, что он уже нормальный, что слышит их чепуху. А эти хлопцы, обретшие вдруг невиданную силу, затолкали его в кабину. Крыж втиснулся третьим, хотя и не положено быть в кабине троим, и грузовик развернулся и выехал вскоре на истертый шинами, какой-то сиреневый асфальт шоссе.

Теперь кричи, возмущайся, доказывай, что здоров, грози устроить катастрофу, а тебе не верят — ты контуженый. И, решаясь на крайность, Васька даже пытался нажать на тормоза. Но Крыж тут же угадывал любую попытку и висел на нем камнем.

Речица, ее предместье, ее кирпичные домики окраинных улиц, заселенных нефтяниками, открылись Ваське. Он хмуро смотрел на город, который любил и в который всегда тянуло его по воскресеньям. Да разве так он появлялся в Речице? Он сначала гладил штаны, прикнопливал серебристые, легкие, алюминиевые, что ли, запонки к белой рубахе, широким узлом повязывал широкий галстук — и все это медлительно, с приятными церемониями. Вот как он готовился к поездке в городок на берегу Днепра, казавшийся ему большим, интересным местом на земле. А теперь?

Пускай, думал он, погляжу на Речицу, бесполезно пока драть глотку.

Остановиться на улице не пришлось. Железные ворота больницы были распахнуты и закрылись лишь тогда, когда грузовик уже свернул на больничный двор, заполненный гуляющими в странных серых халатах, из-под которых виднелись какие-то белые шаровары. Тенистый был этот двор, повсюду густо росли тополя.

Те же ухватистые, цепкие руки подняли Ваську и повлекли в деревянный подъезд, куда входили и откуда выходили люди в белом, цветущие медсестры и старые няни. Васька не успел опомниться, как уже оказался на виду у худощавого, с лицом цвета серого хлеба врача.

Может быть, и вправду там, на бросовой земле возле Чижевичского болота, с ним произошло нечто серьезное, такое, что он поглупел и так легко сдался хлопцам?

— Оглушило нашего! Миной оглушило! — принялся твердить Крыж, и оттого, что он хотел с сильной тревогой высказать это, получалось так, будто Крыж врет.

Худощавый врач с серым лицом внимательно, так, что жутко стало Ваське, посмотрел на него. Но в этот момент из другой двери врача окликнули взволнованным голосом, и он кивнул всем деревенским: сидите!

А что сидеть здесь, где такая вонь от лекарств?

— Сматывайтесь быстро, — шепотом приказал Васька. — Я тут, я не сбегу, а вы сматывайтесь. А то