Читать книгу "Черневог - Кэролайн Дж. Черри"

Поэтому он набросил на плечи кафтан, так как вечер показался ему несколько холодноватым после того, как он закончил поднимать тяжелые перекладины, и задержался во дворе, чтобы проверить, достаточно ли прочно стоят столбы, которые они только что поставили, рассчитывая, что Петр и Ивешка не долго будут сидеть на кухне.

Ивешке было всего шестнадцать лет, когда она умерла; она оставалась шестнадцатилетним призраком больше сотни лет, прежде чем вновь обрела жизнь и продолжила жить. Временами ему казалось, что она все еще оставалась шестнадцатилетней девочкой, особенно когда кто-нибудь задевал ее, и, Боже мой, подумал Саша, опуская уставшие руки на перекладину, если она почувствует эти его мысли, то самое лучшее для него — поискать этой ночью, а может быть и не только этой, постель где-нибудь в лесной чаще.

Все те годы она получала уроки от Ууламетса, и все те годы она была и призраком и колдуньей… Но она так долго была русалкой и так сравнительно мало времени имела дело с простыми вещами, как, например, боль в пальце, обожженном при попытке вытащить горячий горшок, или общение с мужем, который временами совершает поступки, которые даже колдун не может предвидеть…

(Например, Петр часто напоминал им обоим: скажите мне, что вы хотите от меня, но только говорите это вслух, так будет честно. И при этом весело смеялся. Скажите мне, что вы хотите, чтобы я сделал, но только уж позвольте мне самому решать это, разве это так трудно?)

Временами это для Ивешки было действительно тяжело, а временами это становилось просто невыносимо.

И вот тогда, когда все казалось возможным, и у них было все, что только они могли пожелать, лучший друг Петра должен был сделать такую дурацкую вещь, как эта, и создать из этой бедной лошади проблему.

Она же поглядывала на него как можно осторожней, потому что теперь они были одни и их разделяла только деревянная перекладина. Один конский глаз настороженно поблескивал под густой челкой черных волос, а ноздри постоянно шевелились, словно и ночь, и это место, и сам Саша пахли чем-то неестественным.

Несчастное созданье, подумал Саша: одна ночь прошла в знакомой уютной конюшне, где за ним был добрый уход, и на следующую ночь — дикая скачка стрелой через леса, полные опасностей самого ужасного свойства.

— Волк? — мягко произнес он, нырнув под перекладину и протягивая руку к лошади. Сейчас он не собирался обманывать ее, а просто хотел, чтобы лошадь познакомилась с его нравом. Еще несколько шагов вперед, ближе. — Сюда зашел самый обычный парень. Подойди ко мне. Я всего лишь друг Петра. И я действительно не самого плохого сорта. Можешь проверить, я не имею никаких желаний.

Волк наблюдал за ним еще некоторое время, затем вытянул шею и тщательно обнюхал воздух вокруг него.

— Не бойся, здесь твой друг.

Лошадь исследовала его пальцы, и очень тщательно. Саша чувствовал на своей руке ее теплое дыханье и прикосновения мягкого, любопытного носа, в то время как в свете лампы их слившееся дыханье походило на густой туман.

Колдун, когда-то бывший конюшим, должен был быть большим дураком, если до сих пор не задал самому себе вопрос, как это он прожил все это время без подобных ощущений, когда теплое и дружески настроенное созданье прохладной ночью сопит в его пальцы и обнюхивает его лицо и кафтан, отыскивая яблоки.

На какое-то мгновенье он вообще перестал быть колдуном, а был только лишь конюшим в конюшне своего дяди и находил действительное чувство товарищества в своих подопечных: в черно-белой кошке, старой Хозяюшке и в других самых разных лошадях, на которых приезжали и уезжали молодые городские богатеи. Петр казался ему лишь одним из этой дикой толпы, окружавшей его в то время, когда-то, может быть даже совсем недавно или вчера: конюшня в «Петушке» так живо и ярко предстала перед ним, что в какой-то момент Саша задумался над тем, для кого же на самом деле он в самый первый раз пожелал лошадь, или над тем, как это случилось, что он с таким теплым чувством вернулся в своих воспоминаниях в те дни, которые хотел навсегда забыть.

Но в те дни ему не грозило никаких опасностей, потому что был тогда настолько благоразумен, что не только не пытался распространять свои желания на людей, а вообще не пользовался ими, кроме тех случаев, когда это касалось его четвероногих подопечных. Во-первых, он никогда не был уверен в том, что у него это получалось, во-вторых, они никогда не обвиняли его в том мелком колдовстве. Поэтому он никогда не чувствовал вины из-за своей любви к ним и не отказывался, столкнувшись с проявлением дядиного дурного нрава, приходить в конюшню, чтобы прислониться к приятной и теплой лошадиной шее и вылить там все свои огорчения и заботы такому терпеливому другу, как старая Хозяюшка, которую он потерял столь же неожиданно…

Этой ночью он вновь чувствовал себя тем мальчиком, известным в городе как «дурной глаз», которого никто не желал даже видеть рядом, и он вновь устраивал путаницу во всем окружающем, отчего Ивешка имела полное право выгнать его, и вдобавок ко всему он был уже недалек от безрассудной мысли привести сюда еще и Хозяюшку, на этот раз для себя… а ведь ему было хорошо известно, что она принадлежала извозчику Андрею, и что Андрей Андреевич ни в коей мере не заслужил, чтобы его ограбил эгоистичный и страдающий от жалости к самому себе колдун.

Хозяюшка. Тогда можно было бы верхом отправляться в лес: он и Петр, всегда вместе, туда и обратно. Он размечтался о таком житье, когда на самом деле на берегу этой реки их было трое.

Боже мой, подумал он. Еще неплохо бы и кошку. А почему нет? Лошади всегда нужно, чтобы рядом была кошка. А почему бы тогда не целую конюшню, дурак?

Все это лишь доказывало, сколь беспомощно и бесцельно чувствовал он себя в жизни, тоскуя по самым обычным общедоступным вещам, которых колдун никогда не может иметь, и словно дурак раздумывал о том, что неплохо бы и ему иметь что-то свое, чтобы можно было любить это без опасений. Так что все, окружавшее его в доме, оказалось намного сложнее, чем мог себе когда-то представить еще неоперившийся пятнадцатилетний юнец. Человек любит свою жену, и это еще не означает, что он не может оставаться другом. Жена отнимает много времени, особенно Ивешка, у которой были свои собственные трудности, и отнюдь не потому, черт возьми, что он слишком часто мешался у нее под ногами в ее собственном доме, вместе с Петром, который в итоге закончил день тем, что заполучил подгорелый ужин, разъяренную жену и Малыша, не желающего разговаривать ни с кем из них.

Возможно, было самое время подумать о том, что еще он мог бы сделать, как например, поговорить с Петром о постройке еще одного дома, за холмом.

Чертовски отвратительный одинокий маленький дом, где не будет даже Малыша, который мог бы составлять ему компанию по вечерам.

Возможно, он и знал, что должен сделать это для общей справедливости. Может быть именно поэтому он внезапно чуть вздрогнул, несмотря на теплый кафтан и не слишком холодную ночь, и именно поэтому в его горле стоял растущий ком, и он решил пойти не мешкая в дом, прочь от этих лошадей и всех прочих соблазнов, чтобы с большей пользой потратить время на чтение, поразмыслить хорошенько о происходящем и не испытывать вообще никаких желаний.