Читать книгу "Коричневая пуговка - Рувим Фраерман"

треск сухих ветвей.

И Ти-Суеви бежал по лесу, огибая старые деревья.

Он кричал:

— Личик, Личик!

Потом он пошел тише. Он увидел, наконец, след. Медвежонок забирался в чащу. Но теперь уж все равно он не уйдет от него.

И Ти-Суеви зашагал еще медленней меж молодых и старых елей, стирая с лица паутину.

Он тихонько оглядывался. Он любил глухой лес, В ветер, когда по вершинам его шагала буря, он напоминал Ти-Суеви море — так же качался он и шумел, И в тихую погоду любил его Ти-Суеви. Тогда сосны скрипели, как барки, и всегда по стволам кедров, точно зверек, снизу вверх и сверху вниз пробегал легкий треск. Лес никогда не был спокоен и тих. Он жил. И если Ти-Суеви хотел, то мог слышать даже его дыхание.

Но теперь странная тишина царила в лесу. Как стена, стояла она вокруг. Не было слышно ни шума крыльев, ни голосов птиц. И перед этой стеной остановился даже Личик, пораженный глубоким безмолвием. Он даже не пытался бежать.

Весь в паутине, он стоял, подогнув задние ноги и прижавшись к кусту ежевики.

Ти-Суеви тихо зачмокал губами. Медвежонок подошел к нему и лег, положив лапу на соломенные туфли Ти-Суеви.

— А-ай-я-ай! — крикнул два раза медвежонок.

Ти-Суеви поднял его на руки и стер с его глаз паутину.

Паутина была и на одежде и на лице Ти-Суеви.

Как много ее в лесу! Она спускалась с вершин до земли, где под мхом сосны грели свои старые корни. Она висела меж ветвей, прогибаясь, и голые ели были закутаны ею. И даже вечернее солнце, бродя по самым верхушкам, было все в паутине. Оно кротко горело в ее тонких сетях и, скользя вниз по нитям, освещало на концах их волосатых гусениц. Груды объеденной хвои лежали у подножья сосен. И в тишине хвоя падала сверху на паутину.

«Так много ее никогда у нас не было», — подумал со страхом Ти-Суеви.

Он медленно отступал перед этим мертвым лесом. Крепко держа медвежонка, он прошел, согнувшись под низкими ветвями лиственниц и не слыша ничего, кроме шума своих собственных шагов.

И Ти-Суеви был рад, когда вышел наконец к дороге, на опушку. Тут он увидел ольху и ясень и услышал живой шепот их листьев.

Ти-Суеви посмотрел на солнце. Оно прошло еще две пяди, и до края горизонта оставалась ему только одна. Это не так уж много, чтобы успеть вернуться на заставу и засветло прийти домой в Малый Тазгоу.

Ти-Суеви вытянул правую руку, прищурил левый глаз и собственной маленькой пядью, как учил его в море отец, измерил путь, оставшийся солнцу до заката. Да, только пядь с небольшим! А каждая пядь — это час.

Ти-Суеви пустился бежать, прижимая к себе медвежонка.

Кто-то окликнул его.

Сизов возвращался с обхода. Он шел мерным, но уже отяжелевшим шагом. Слишком много ходил он сегодня, слушал, глядел. А травы цепки на каменных тропинках, овраги глубоки.

Лицо его было в пыли.

Ти-Суеви подождал Сизова на краю дороги и приветствовал его по-военному, и медвежонка Личика заставил сделать то же — притянул его лапу к уху. Пусть красноармеец Сизов посмеется и покажет, как кричат дрозды.

Но Сизов на этот раз не посмеялся, не показал, как лает лисица и как кричит дрозд.

Он даже хорошенько не взглянул в лицо Ти-Суеви, а смотрел на его штаны, перетянутые ленточкой, на рубашку, где клочьями висела паутина. Потом протянул руку и снял со спины медвежонка такой же клок паутины и в ней черную гусеничку.

Паутину он сдунул, а гусеницу положил на ладонь.

Мерцая волосатыми кольцами, она поползла по ладони вверх. Он посадил ее на палец, она снова поползла, поднимая блестящую головку.

Это была подвижная тварь.

— Нехорошо, — сказал Сизов.

Он завернул гусеницу в бумажку, спрятал в шапку и посмотрел на деревья вокруг, послушал.

Ти-Суеви тоже послушал.

Лес потихоньку звенел, жаловался, тряслись на осинах листья. Но паутины здесь не было. Лишь кое-где сверкала она вдруг, как нож.

— Там ее много, — сказал Ти-Суеви.

— Где? — спросил Сизов.

— Там.

Ти-Суеви показал в ту сторону, откуда недавно пришел, в самую глубину, где над лесом царили ели.

Сизов переложил винтовку с уставшего плеча на другое и пошел им навстречу.

А Ти-Суеви остался его ждать. Он слушал, как шумно ступает Сизов по валежнику, потом сел и поставил медвежонка меж ног.

Но ждать пришлось недолго. Вскоре вернулся Сизов. Он уже не трещал валежником, он шел осторожно, словно отходил от постели больного.

— Пойдем скорей, — сказал он.

И Ти-Суеви снова побежал. А Сизов пошел широким шагом, быстро.

— Плохо нашему лесу, — сказал он вдруг.

— Очень плохо разве? — спросил Ти-Суеви.

И тревога его была так велика, что ему захотелось плакать. Но он был мальчик и бежал, а на бегу трудно плакать. Потом еще мешал медвежонок, и рядом шел красноармеец Сизов.

Взгляд Сизова был беспокоен, веки пыльны, и в руке его дымилась цигарка. Когда же он успел закурить?

Ти-Суеви ждал, не скажет ли еще чего-нибудь красноармеец Сизов, потому что хотя он и молод, но все же старше Ти-Суеви и не годится младшему ни спрашивать первому, ни говорить.

Но Сизов долго шагал молча.

— Страшный враг эта гусеница, — сказал он наконец. — Сам знаю! Я из уральской деревни, вместе с лесом рос и знаю — страшная тварь! На двести верст вокруг обгложет ели, догола разденет лес. И упадет он. Спасать надо, если не поздно.

Сизов погасил в руке цигарку. Уже близко были ворота заставы.

Ти-Суеви спустил медвежонка на землю и тот вбежал в ворота, мимо часового, который посмеялся ему вслед.

А из ворот вышел начальник заставы, его лошадь шла за ним. Он был в форме лейтенанта — с серебряной дорожкой на петлицах, в черных сапогах. О таких высоких и красивых сапогах никогда даже не мечтал Ти-Суеви.

Сизов подошел к лейтенанту и поставил ружье к ноге.

Лейтенант спросил его:

— Давно сменился?

— Давно, два часа назад, товарищ лейтенант.

— По какой дороге возвращался?

— Шел через Фазанью падь, поднимался на Черную сопку.

— Никого не встретил?

— На участке никого не встретил, товарищ лейтенант. Но в лесу появилась паутина.

Сизов снял шапку и показал забившуюся в угол бумажки гусеницу.

Начальник внимательно разглядывал ее, точно каплю воды, держа на согнутой ладони.

И лошадь его тоже смотрела на гусеницу.

— Я знаю эту дрянь по нашим лесам, по пермским. Хуже, чем совка для ржи, товарищ лейтенант, — сказал Сизов.

— Я тоже знаю. Да, опасная дрянь! Еще третьего