Читать книгу "Клетка - Игорь Вардунас"

– Но часы – это ведь символ, – упрямо насупилась Ася, ежась от страшной истории. Сколько таких мог рассказать каждый из старожилов «Лебедя»? Когда было страшнее – тогда или сейчас?

– Символ чего?

– Что жизнь идет вперед. Продолжается. Движется.

– Что движется? – Шпунт чуть не подавился сигаретным дымом. – Жизнь? Да нет ее. Ничего нет. И никого. Ни тебя, ни меня. Эй, есть кто живой? – Он чуть повысил голос, вопрошая в пустоту полутемного зала. – Ну вот. Нет никого. Больше нет.

В ответ что-то, повысив голос, промямлил Богдан.

– Но это же… страшно.

– Проснуться бы, да? А фиг всем нам. – Шпунт взял жестянку, стоявшую на верхней ступеньке лестницы. Лебеди давно знали: дают пойло – тяни до последней капли. Жгучей, горькой, дурманящей, напрочь сносящей крышу и вытягивающей остатки разума. – Ладно, хорош сопли жевать. С Новым годом, Асенька. И тебя, Физик, и тебя, гражданин охранник Васян.

– Заканчивайте, мужики, – проворчал тот. – Ась, ну мне бы поспать, шесть утра же. А у меня опять вахта в ночь.

– Будем, – решительно кивнула Ася Шпунту.

– Да, – отхлебнув из жестянки, согласился тот. – Но уже не мы.

– Отбой! – донесся из коридора чей-то голос, давясь смехом.

– В смысле? – округлил глаза Васян.

Шпунт, Физик и Ася недоумевающе переглянулись.

– Гражданам начальникам и прочим людям – «отбой», остальным – «подъем»! – прокомментировал другой не менее веселый голос.

Коротко проныл сигнальный баззер.

БАЗЗ!

– Тушите!

И к находившимся в зале людям мерно стал приближаться ритмичный, гулкий подпотолочный стук: на первом и втором этажах отключали подачу питания, переходя на аварийное освещение.

…птам…

Исчез в темноте силуэт Богдана, ссутулившегося, опершегося на швабру.

…птам…

Вот докатилось и до них.

…тум!

Застывшие фигуры окутало густое желе алой полутьмы. Глаза Аси в свете фонаря Физика загорелись яркими живыми угольками.

– Богдану не видно, где мыть, – жалобно донеслось из коридора.

– Это нормально, – утешил блаженного спустившийся по стремянке Шпунт. – Главное, морду не расшиби, а то зря старался. И вообще хватит тряпкой елозить, наше дежурство закончилось. А вот праздник, считай, начался!

* * *

После побудки, зарядки, небольшой уборки и сытного завтрака пятьдесят семь человек готовились праздновать Новый год в общем зале. Давно прошли времена, когда с каждым лебедем предварительно беседовал психолог, прежде чем заселить в камеру, разрешить выходить на работу и контактировать с другими людьми. Или не разрешить. И да, когда-то давно рассаживались по группкам: бандиты с бандитами, насильники с насильниками. Но жизнь так много лет шла настолько иначе, что многие правила и понятия круто изменились. Сейчас вообще обходились практически без церемоний. Разве что Зюзю хором недолюбливали. Трусоватый подхалим, убийца едва ли совершеннолетних девушек – таких никогда не жаловали, сколько бы лет ни прошло.

Так что охрана просто закрывала двери в общий зал и топталась снаружи, позевывая и сменяясь каждый час. Лебеди же чинно-благородно развлекались.

Первым номером новогодней программы шел театр. Меченую карту постановщика, которую разыгрывали в сентябре, вытянул Шпунт. Он выбрал «Сказку про Федота-стрельца» и, начиная с самого первого дня, гонял свою команду до седьмого пота, добиваясь, чтобы никто не читал по бумажке. Разумеется, в этой команде оказался и Болт, причем ему досталась роль генерала, потому как борода у него росла на редкость активно.

Лебеди ржали до колик, хлопали до онемения ладоней. Болт, вспотевший от волнения, с пересохшим горлом выходил на поклон три раза и довольно ухмылялся в бороду.

После небольшого перерыва, когда все вновь расселись по местам и угомонились, Герцог объявил следующий пункт программы.

Лебеди с жадным интересом наблюдали, как длинные крепкие пальцы Герцога в сверкающих перстнях тасуют «киношную» карточную колоду. На столе перед бугром лежали еще две рубашками вверх: «игровая» и «подарочная». Их черед подойдет немного позже, после фильма, и Болт даже глаза прикрыл от удовольствия: ох и праздник, так бы и жил всегда! Пару дней назад пятьдесят шесть лебедей – все, кроме Зюзи – написали на лицевых сторонах своих карт название фильма или сериала. В общей комнате сохранился большой телевизор, а у начальника тюрьмы оказался припасен внешний диск с коллекцией видео, так что пару раз в месяц лебедям позволялось устраивать просмотр одного фильма. Обычно его выбирал Герцог или его подручные, и лишь иногда это позволялось кому-нибудь из лебедей, например, как подарок на день рождения или очередную годовщину отсидки.

Болт закусил губу в предвкушении. Вот бы его «Звездный десант» выпал! Или философское что, типа «Достучаться до небес», или пусть даже какой-нибудь «Робокоп»… Лучше второй, где из главаря группировки террористов сделали киборга – швейцарский нож. Эх, вот еще бы посмотреть в переводе Гаврилова, как давным-давно, в золотом детстве! С этим незабываемым хрипловато-растянутым стилем и головокружительными матюками, ставшими родными после многочасовых зависаний перед отцовским «видаком». Пока отец не загнал всю коллекцию разом, чтобы уйти в свой последний запой, двенадцатилетний Генка успел пересмотреть все, даже кассету с «Криминальным чтивом» с крохотной наклейкой «Перевод Гаврилова. Тот самый». Именно благодаря ему стало известно, что слово fuck безбашенный режиссер вставил в свою картину аж 271 раз.

Болт вздохнул и сосредоточился на руках Герцога. Он понятия не имел, кто что написал на своих картах. Ни один человек не проболтался о своем выборе, все свято хранили тайну: не только потому, что болтуна ждало суровое наказание, но и чтобы не нарушался эффект сюрприза на праздник.

Наконец бугор перестал тасовать и, лизнув палец, потянул карту из середины. Пока он театральным жестом поднимал руку, в воцарившейся тишине Болт услышал, как сидевший рядом Шпунт шептал:

– Хоть бы «Малена», хоть бы «Малена».

Выпала «Голгофа».

– Ну хоть не «Хатико», – уныло пробурчал Шпунт в поднявшемся гаме.

А Болту непретенциозная картина о выборе и вере нравилась. В ней рассказывалось о католическом священнике в небольшом провинциальном городке. Однажды священник слушает исповедь, на которой прихожанин рассказывает, что в течение многих лет подвергался сексуальному насилию со стороны ныне покойного пастора. Прихожанин уверен, что на гибель плохого священника никто и не обратит внимания, а вот убийство хорошего может заставить общество задуматься. С этими словами он дает святому отцу неделю на то, чтобы привести дела в порядок, после чего обещает убить. Однако вместо того, чтобы обратиться в полицию, в отпущенный срок священник занимается обычными делами, стараясь изменить жизнь своих прихожан к лучшему.