Читать книгу "Три последних дня - Анна и Сергей Литвиновы"

Карловы Вары городок необычный. Тут все, как сообщила экскурсовод, лечению подчинялось. В центре каждый второй пешеход обязательно нес с собой кружечку для воды. Впрочем, минералка (коей здесь приписывали совершенно чудотворные свойства) Юле не понравилась. Кислая, пахнет железом. В шестнадцатом веке, наверно, правильно делали: вместо того чтоб воду пить, просто в ней сидели.

Впрочем, их группе время на посещение источников и лечебные процедуры отвели минимальное. Во главе угла, как полагалось в те времена, была программа визита. Встреча с трудящимися стекольного завода «Мозер», посещение дома, где в конце девятнадцатого века проживал Карл Маркс…

– А если сбежать? – спросила Юля с новой, удивительной для себя беззаботностью у соседки по комнате.

– Не думай даже: со свету сживут, – вздохнула та.

Однако высшие силы Юлечке помогли.

После первой же кружки ледяного пива у нее жутко разболелось горло, пропал голос, поднялась температура. Руководительница группы сначала ее обвиняла, что симулянтка, но потом все же пощупала Юлин лоб. Нахмурилась, потащила ее к врачу – местному, он вел прием в отеле. Тот поставил диагноз: ангина, но постельного режима не назначил. Наоборот, велел: обязательно три раза в день – утром, в обед и вечером – ходить в недавно отстроенную галерею Гагарина. Там под крышей (уверял доктор) бьет некий совершенно уникальный горячий источник, способный исцелить боль в горле почти мгновенно.

– А, ерунда! Лучше отлежусь, и олететрин[5]буду пить, – отмахнулась от сомнительного совета Юлечка.

Однако соседка по номеру, пожилая дама, пожала плечами:

– Странная ты. У тебя шанс какой – по городу одной погулять! А ты в постели валяться собираешься.

Группу их сразу после завтрака грузили в автобус, пересчитывали и под бдительным контролем руководительницы, экскурсовода и непонятного человека, которого все считали куратором из КГБ, увозили на мероприятия.

Юля же оказалась предоставлена самой себе.

В постели, конечно, не осталась. Оделась, вышла из гостиницы. Медленно прошла через отельный парк к канатной дороге. Спустилась в город к источнику. Воду (раз назначено) честно выпила – мелкими глотками, чтоб не стошнило.

А дальше побрела по дружелюбному, чистенькому городку куда глаза глядят. Рассматривала дома, прохожих. С особым вниманием их наряды. Пыталась разобраться, что написано на плакатах на чешском языке (пока что усвоила единственное слово – POZOR, в переводе на русский – внимание). Поражалась величественной красоте отелей. Ее особенно впечатлило огромное, с шикарной лепниной, явно старинное строение. Занимало оно целую площадь и называлось почему-то гостиницей «Москва»[6].

Горло, на удивление, прошло под вечер первого же дня (против обычной простудной недели).

Однако Юля, вкусив самостоятельности, за ужином продолжала хрипеть и покашливать. И руководительница милостиво дала санкцию: завтра продолжить лечебные процедуры.

Снова канатная дорога, обжигающе горячая вода из источника, неспешная прогулка…

Чувствовала себя Юля в горном воздухе городка (или то был воздух свободы?) изумительно. С огромным удовольствием ловила на себе заинтересованные мужские взгляды – а их оказалось немало! Причем и респектабельные господа косили глазом, и молодежь. Не то что дома. Там, когда она, встрепанная, мчалась с коляской в поликлинику или на молочную кухню, джентльмены поглядывали на нее разве только с сочувствием. В очередях называли исключительно «женщиной» или «гражданкой», вообще кошмар!

Юля там, в Союзе, почти смирилась: жизнь ее кончена.

А тут вдруг выяснилось, что за границей даже старухи лет под семьдесят выглядят и ведут себя, словно юные кокетки! Что уж говорить о ней, в двадцать пять-то лет!

Девушка охотно вступила в принятую здесь игру: распрямила плечи, мгновенно освоила походку от бедра, мягко и загадочно улыбалась в ответ на мужские взоры.

Расстраивало лишь то, что одета она не то чтобы бедно, но куда тяжеловеснее и скучнее, чем местные. Костюм (единственный приличный) у нее пусть пошит по фигуре, но цвет – жутко лиловый. И туфли тупоносые, на толстом каблуке, совсем не чета изящным лодочкам, в коих щеголяют местные дамочки.

Ох, обновить бы гардероб, вернуться домой европейской, утонченной особой!

Однако денег у нее было настолько мало, что Юля в магазины даже не заходила – чтоб искушения не появлялось. Приценивалась лишь к детским платьицам для Танюшки, ну, и маме надо обязательно кожаные перчатки купить за то, что пожертвовала собственным отпуском, согласилась присмотреть за внучкой. А для себя – ни-ни.

Но, странное дело, дома, в советской стране, Юлия славилась твердым характером. Если решала чего – всегда доводила до конца. Нельзя в отпуск, значит, даже мечтать не буду. Нет денег на мясо с рынка – поживу на «синих птицах» (тощих замороженных курочках из магазина). А тут сколько ни давала себе зароков – никаких магазинов! – а все ж в один забрела. В самый, причем, оплот буржуазии, в антикварный!

Вдруг увидела в ослепительно-чистом окне черную бархатную подушечку. На ней – ожерелье. Да какое! Настоящее произведение искусства, в советских ювелирных магазинах ничего даже близко похожего не видала. По центру огромный изумруд. Далее – крошечные золотые подвески в виде сердечек. Изящно, элегантно, но в то же время настолько эффектно, богато, стильно!

Вообще-то Юля, комсомолка, девочка из семьи трудовой интеллигенции, была равнодушна к украшениям. Владела, как многие советские девушки, единственным золотым колечком (мама подарила на школьный выпускной), да ниткой искусственного жемчуга, и считала: этого достаточно. Но тут остановилась перед витриной, будто завороженная. Солнечные лучи плясали в гранях изумруда, подвески рассыпались мириадами искр… Кажется, жизнь бы за эдакую красоту отдала.

«Эй, опомнись! Даже если были бы деньги его купить, куда тебе в нем ходить – на молочную кухню?»

Попыталась отвернуться, но рука уже тянулась к входной двери.

Звякнул колокольчик. Продавец, импозантный джентльмен в черном костюме, снисходительно оглядел ее скудный наряд, сухо кивнул. А она указала пальцем на ожерелье и выпалила по-русски:

– Сколько стоит?

Теперь по лицу мужчины за прилавком разливалось уже совершенно явное неодобрение.

«Ну да. Я даже не поздоровалась. И вообще чехи не любят, когда с ними по-русски говорят… Может, он меня просто не понял?»

Юля постаралась вспомнить уроки соседки:

– Добри день, колик то стои?..

Однако продавец ответил ей почти без акцента:

– Семнадцать тысяч крон.