Читать книгу "Мориарти. Последняя глава - Джон Гарднер"

Глава 3

ВОПРОСЫ И РАЗГОВОРЫ

Лондон:

15–16 января 1900 года

Страх и ужас. Дэниел Карбонардо знал, что может умереть, и больше всего боялся, что умрет без отпущения грехов, и тогда его душа отправится либо прямиком в ад, где ее ждут вечные муки, либо, в лучшем случае, в лимб, куда попадают некрещеные младенцы. Будучи благочестивым католиком, он верил, что все так и будет, и это пугало его настолько, что в какой-то момент у него произошло непроизвольное опустошение желудка.

Те двое, что вытащили Дэниела из комнаты и свели вниз по ступенькам отеля «Гленмораг», мягкостью не отличались. Это его и пугало. Никто не убивает того, кого собираются всего лишь допросить, но случается всякое, а эти скоты, похоже, просто не понимали, что делают. От таких «живодеров» можно ожидать чего угодно, и Дэниел по собственному опыту знал: из всех ожиданий сбываются обычно худшие. Он мог рассказать, что знает, и еще добавить кое-что от себя, но при этом все равно не дожить до рассвета.

Возле отеля стояли два кэба. Лошади нетерпеливо ржали, возницы нервно поигрывали хлыстами. Трое мужчин направились ко второму экипажу, Дэниела втолкнули в первый. Двое громил сели слева и справа, крепко держа его за руки. Садясь, он заметил на тротуаре еще одного провожатого, готового в любой момент, если только пленник вырвется и попытается бежать, принять соответствующие меры. Присутствие этого провожающего свидетельствовало об определенном профессионализме и выучке, свойственной скорее подопечным Профессора.

Кэб тронулся, буквально сорвавшись с места, и Дэниел тут же понял, что давать передышку никто не собирается: на голову ему накинули мешок, рот заткнули тряпкой. Пока ехали — милю или, может быть, полторы — верзилы не переставали его обрабатывать: крепкие, как камни, кулаки били по скулам, щекам, губам, носу. В результате лицо превратилось в маску боли — один глаз закрылся, губа рассечена, выбитый зуб пришлось выплюнуть в мешок.

— Давай, выходи, — прохрипел один, когда кэб наконец остановился.

— Вылезай, хитрюга, — проворчал ему в ухо другой. — Шевелись, задница испанская.

Кэб качнулся на рессорах. Лошадь заржала.

Дэниел услышал, как открылась дверца, почувствовал приток холодного ночного воздуха и ощутил сильный толчок в спину. Вывалившись из коляски, он споткнулся, упал и больно ударился лицом о тротуар да еще порвал при этом брюки и ободрал коленки.

Его без всяких церемоний поставили на ноги, завели за спину руки и потащили по каменным ступенькам в дом. Дэниел уже видел свет и чувствовал тепло. Сквозь тяжелый, едкий запах мешка пробилось что-то женское: запах пудры, пота и чего-то более грубого, откровенного. Бордель, подумал он и тут же, словно кто-то прочитал его мысли, получил смачный удар в лицо. Откуда-то сверху долетел женский смех — нервный, пронзительный, безрадостный.

Снова вверх по лестнице. Он не успевал переставлять ноги, спотыкался о ступеньки. Его протащили через площадку… потом лестница резко повернула… Руки заломили вверх, и боль пронзила лопатки десятками иголок. Кто-то пнул под правое колено, и он едва не свалился.

Сначала с головы сорвали мешок. Потом стащили «Ольстер». Содрали сюртук и рубашку. Полураздетый, избитый, с заплывшими глазами, он пытался разглядеть что-нибудь, но ничего не видел. Судя по всему, его привели в почти пустую мансардную комнату с двумя слуховыми оконцами справа. В дальнем, самом темном, углу двигались неясные тени. Помещение освещали две тусклые свечи, стоявшие на ящиках возле длинной, узкой ванны, заполненной почти до краев водой, напоминавшей почему-то Северное море в бурю.

Дэниела снова взяли за руки — один повыше локтя, почти у плеча, другой за запястье. Чье-то дыхание коснулось затылка, еще две руки сжали его голову и резко наклонили…

Он окунулся, не успев даже набрать в легкие воздуху.

Вырваться было невозможно. Уже через минуту легкие готовы были разорваться, кровь стучала в голову и грохотала в ушах. Мир отступил, сжался до потребности в глотке воздуха.

Так же неожиданно, как опустили, его подняли, вырвали из воды.

— Хорошо, — произнес незнакомый голос. — Теперь ты знаешь, что будет, если заартачишься. Пару дней назад к тебе в Хокстон приезжал профессор Мориарти. Ты принял его за возницу, Харкнесса, который когда-то обслуживал Профессора, но то был он сам. Тебя отвезли в дом возле Вестминстера. Так или нет?

— Так. — Дэниел все еще не мог отдышаться. Боль в груди и потребность в воздухе перекрывали все остальное.

— Чего он хотел, Дэниел? Ты скажешь мне это или я утоплю тебя. Без шуток. Ты для меня — ничто, пустое место.

Словно в подтверждение этих слов, его снова окунули в ванну, и он снова бился, пытался вывернуться, а легкие горели от нехватки воздуха.

Дэниел почти не сомневался, что собеседник — Беспечный Джек, которого он успел разглядеть в спальне отеля перед тем, как его взяли.

В криминальном сообществе Беспечный Джек был человеком известным, умным, с хорошими связями, и относиться к нему следовало серьезно. К тому же он был барристером и баронетом. Свою фамилию он произносил медленно, с ударением на первый слог — Ай-делл. Вот почему все называли его Беспечным Джеком.[12]

Титул баронета достался ему по наследству, от отца, Родерика Айделла, профессионального солдата, отличившегося в сражении под Инкерманом, третьей великой битве Крымской войны. Вскоре после Балаклавы и знаменитого наступления легкой бригады в ночь 4 ноября 1854 года майор Родерик Айделл из 68-го Даремского полка легкой пехоты провел разведку на высотах Инкермана и доложил вражескую диспозицию своему командиру, сэру Джорджу Каткарту.[13]Потом, уже в ходе сражения, Айделл спас жизнь сыну одного высокопоставленного придворного, благодаря чему, собственно, и получил титул баронета, ставший важной прибавкой к миллионам, заработанным на работорговле. Строго говоря, миллионы Айделла, существовавшие, по большей части, в воображении завистников, ушли на содержание поместья в Хертфордшире и городского дома на Бедфорд-сквер, уже при покупке обошедшегося сэру Родерику в кругленькую сумму, а ко времени его смерти в 1892 году обветшавшего и запущенного настолько, что наследство Джека — титул, дома, земля, долги и прочее — было скорее бременем чем благом; некоторые даже говорили, что Джеку Айделлу, собственно, ничего другого и не оставалось, как только свернуть на кривую дорожку, что, как утверждали остроумцы, он сделал еще тогда, когда поступил в барристеры.

Самые разные мысли и образы пронеслись в голове Дэниела Карбонардо, когда его, трясущегося, хватающего ртом воздух, снова подняли над ванной. Хрипя, мотая головой, вглядывался он в темный угол комнаты, где укрылся его главный мучитель.