Читать книгу "Песочные часы Невидимки - Инна Балтийская"

– Полька, хоть ты мне мозг не выедай! Оскара дрючат сверху – мол, три месяца у вас тут серийник орудовал, а вы и не почесались! Представляешь – если б не Оскар, до сих пор бы эти дела не объединили, а он еще теперь и виноват!

– Почему ты мне не рассказала про лжедекана?

– А ты откуда про него знаешь? – насторожилась Маша.

– В универе слышала, – обтекаемо сообщила я.

– Слушай, оставь ты это дело! – попросила Маша. – Странное оно какое-то, не надо тебе этим заниматься.

– Маша, ты меня не первый день знаешь – я это дело не брошу. А вот из-за того, что ты от меня правду скрываешь, я действительно могу попасть в беду.

– Ладно, слушай…

Я затаила дыхание, слушая краткий рассказ Маши. Оказалось, одна зацепка у опергруппы все же была.

Двадцать шестого августа молодая женщина ждала в холле главного корпуса своего мужа, узнававшего результаты экзамена. К ней подошел хорошо одетый мужчина и представился деканом филологического факультета. И, даже не уточнив, что тут делает дама, без обиняков спросил: «Есть трудности с поступлением? Могу помочь». Женщина разговор не поддержала. Поступала не она, а ее супруг, и его учеба на чисто девичьем факультете не вызывала у ревнивой женушки особого энтузиазма. Но «декан» не отступал. Он начал проявлять излишнюю настойчивость, пытаясь завязать знакомство. И наконец прямо сказал: «Хотите прокатиться на машине? По дороге все можно обсудить». В этот момент женщина, уже знавшая о пропаже из универа четырех девушек, по-настоящему испугалась и позвала на помощь мужа. «Декан» тут же развернулся и почти бегом вышел из здания через один из запасных выходов.

Выбежавший на женский крик муж пытался его догнать, но того и след простыл.

Остаток дня супружеская пара давала показания. С помощью дамы эксперты составили фоторобот, немногословная речь «декана» была многократно записана и проанализирована, но… где искать его, оставалось непонятным. Даме показали все без исключения фотографии работников университета, но никого, даже отдаленно похожего на «декана», среди них не оказалось.

А между тем лжедекан идеально подходил под составленный психологами портрет серийника: интеллигентный на вид, неприметное, но приятное лицо с правильными чертами, грамотная речь, хорошая ориентация на местности. Молодая женщина отлично его запомнила и готова была в любую минуту опознать, вот только самого кандидата в маньяки отыскать пока не удавалось…

– Cкажи, – дослушав до конца, спросила я. – Как выглядела дама?

– Ну, высокая, с длинными русыми волосами, в короткой юбке, на шпильках… Что тебя еще интересует?

– Именно это. То есть она была опять же непохожа на других пропавших?

– Да я бы так не сказала… Ты имеешь в виду юбку? Она короче, чем у остальных, это да.

– Я типаж имею в виду.

– А! Нет, типаж, как у Жанны, только ростом повыше.

– У меня есть теория! – возбужденно сказала я. Маша попыталась отказаться от выслушивания теории, но сбить меня с пути ей не удалось. В отличие от придурочного Сереги Маша внимательно выслушала все мои доводы, пообещала передать их психологам группы и на прощанье еще раз слезно попросила меня в расследование не встревать.

– Машенька, а если девушки живы? Вдруг я смогу выцепить этого лжедекана, или кто он там, и мы их найдем еще живыми? Ну, хотя бы Веронику…

– Ее уже нашли. Вчера, – сухо сказала Маша.

– Как… где она? – мой голос внезапно сел.

– В морге. Сегодня сделали экспертизу ДНК, врачи из кардиологии передали нам образцы крови ее матери. Это она.

Глава 4

Веронику и Надину похоронили в один день. На кладбище, кроме нас с Сильвией и еще двух гадалок, был отец Вероники, три ее подруги и около десяти оперативников. Гроб несли нанятые носильщики. Пышные липы и березы со слегка пожелтевшей листвой делали кладбище похожим на дивный парк, но сегодня тут было несколько жутковато. Меня поразила неестественная, воистину гробовая тишина, царившая вокруг. Не было слышно перешептываний, сдавленных рыданий – даже птицы, похоже, перестали петь. У девочек на лицах было искреннее потрясение – такого просто не могло случиться с их ровесницей! Гадалки вместе с Синтией уже выплакали все слезы в салоне. А я не могла даже плакать, настолько меня пугало чувство, что теперь я осталась на белом свете одна. Вот была тетка, пусть не самая заботливая, но моя мама ей благодарна до сих пор. Была сестра, с которой я хотела подружиться, только времени все не хватало. Конечно, со мной остались мамочка и любимый муж, но внезапно возникшая пустота камнем давила на сердце. Кроме того, горло сжимало жуткое чувство вины. Все казалось – если б я сразу же позвонила Маше! Если б они начали пеленговать сигнал мобильника на час раньше, может, мы обнаружили бы машину, в которой увозили девочку!

Это чувство вины усилилось после смерти Надины. После второго инфаркта, уже понимая, что умирает, она уговорила молодую женщину-врача пропустить меня в реанимацию. Ее запавшие глаза смотрели на меня с настоящей ненавистью:

– Моя девочка… Она одна у меня была, я ее для себя растила. А какой-то гад… Он один раз использовал ее – и сломал, как ненужную игрушку. Выбросил ее на помойку, а сам живет, наслаждается жизнью! Я умираю, мне его не достать… Полина, обещай – ты его найдешь! Обещай прямо сейчас! Обещай же! – Она попыталась приподняться на железной койке, но тут же со стоном рухнула обратно. – Я умру сейчас, но я и тебя возненавижу!

Почти не отдавая себе отчета в своих словах, я пообещала найти убийцу. Надина сразу же затихла, ее запавшие глаза теперь смотрели не на меня, а куда-то в неведомую даль. Наверное, в тот бесконечный черный туннель, откуда нет возврата… Я тихо вышла из реанимации и, не разбирая дороги, пошла по осеннему городу.

А теперь, на похоронах, остановившийся взгляд Надины преследовал меня, словно впиваясь мне в затылок. Несколько раз я вздрагивала и невольно оглядывалась, как будто моя тетка не лежала в гробу передо мной, а стояла за спиной. Но вот церемония закончилась, гроб стали засыпать землей. Сухой шорох среди полной тишины звучал, как шипение змей, и бил по напряженным нервам. Я отошла в сторону и резко обернулась, когда кто-то дотронулся до моего плеча.

– Полина, не сердись… – прошептала Олеся. Сегодня она была одета в длинное черное платье и черные босоножки без каблуков. Косметики на ее лице почти не было, и она выглядела какой-то болезненно-бледной. Даже аромат лилий, ее духов, звучал как-то приглушенно, не вызвав у меня стойкого ощущения удушья. – Почему все молчат? Как страшно…

Я сглотнула застрявший в горле комок:

– Всем страшно…

– Я вчера осталась в универе после девяти вечера, – тихо сказала Олеся. – Бродила по полупустым коридорам. И как будто тени вокруг мелькали… Я подумала – а вдруг девушки там? В каком-нибудь закоулке или в подвале? Может, кто-то из них еще жив? Хотя нет, не может этого быть.