Читать книгу "Радость жизни. Философия стоицизма для XXI века - Уильям Ирвин"

Сделав это допущение, должен добавить: уверен, характер и обстоятельства жизни очень многих людей делают их прекрасными кандидатами в стоики. Какую бы философию человек в конечном счете ни принял, скорее всего, его жизнь станет лучше, чем если бы он пытался жить – как делает большинство людей – без связной философии жизни вообще.

Глава 2. Первые стоики

Первым стоиком был Зенон (333–261), а именно Зенон Китийский (не путать с Зеноном Элейским, автором знаменитого парадокса об Ахиллесе и черепахе, а также с семью Зенонами, упоминаемыми Диогеном Лаэртским). Его отец торговал пурпуром и возвращался из деловых поездок со свитками для мальчика. Были среди них и философские трактаты из Афин. Эти сочинения пробудили у Зенона интерес и к философии, и к Афинам.

Оказавшись позднее в результате кораблекрушения в Афинах, Зенон решил воспользоваться философскими ресурсами, которыми был богат город. Он зашел в книжную лавку и спросил, где можно найти таких людей, как Сократ. В этот момент мимо проходил киник Кратет. Книготорговец указал на него и сказал: «Вот за ним и ступай». Именно так, гласит предание, Зенон и стал учеником Кратета. Вспоминая об этом, он говорил: «Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение!»[37]

Киники не особо интересовались философским теоретизированием. Вместо этого, будучи аскетами, они проповедовали весьма экстремальный философский образ жизни. С социальной точки зрения это античный эквивалент тех, кого сегодня зовут бездомными: киники жили на улице, спали на земле. Их имущество сводилось к одежде – обычно дешевому плащу, прозванному античными авторами «киническим одеянием». Они вели нищенское существование, перебиваясь со дня на день.

Когда кто-то сказал Эпиктету – хоть и стоику, но хорошо знавшему киническую философию, – что подумывает стать киником, он объяснил, чего это потребует: «Стремление ты должен устранить совершенно, избегание перенести только на зависящее от свободы воли. У тебя не должно быть ни гнева, ни ярости, ни зависти, ни жалости. Тебе не должны представляться прекрасными ни девчонка, ни бренная слава, ни мальчишка, ни лепешечка». Выдержкой киник должен обладать такой, чтобы «казаться толпе бесчувственным камнем: никто самого его не бранит, никто не ударяет, никто не оскорбляет»[38]. Лишь немногим, думается, хватало отваги и выносливости вести кинический образ жизни.

Киники славились не только мудростью, но и острословием. Когда Антисфена спросили, какую женщину брать в жены, он ответил, что, какую ни бери, все равно пожалеешь: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием». О наших отношениях с другими он замечал, что «лучше попасться стервятникам, чем льстецам: те пожирают мертвых, эти – живых». А также советовал «не пренебрегать врагами», так как «они первые замечают твои погрешности». Вопреки, а может, и благодаря своему остроумию Антисфен прослыл «очаровательным в беседе»[39].

Учеником Антисфена был Диоген Синопский (не путать с Диогеном Лаэртским, составившим краткие биографии своего тезки и других философов), который пошел еще дальше, став самым известным киником. В защиту простой жизни он заявлял, что «боги даровали людям легкую жизнь, а те омрачили ее, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное». Он усматривал безумие людей в том, что они предпочитают быть несчастными, хотя располагают всем, чтобы быть довольными. Как «слуги в рабстве у господ», так и «дурные люди в рабстве у своих желаний», из-за неумения контролировать которые никогда не найдут удовлетворенности[40].

Человеческие ценности, настаивал Диоген, подверглись извращению. В качестве примера он указывал, что статуя, чье предназначение лишь в том, чтобы услаждать взор, стоит три тысячи драхм, тогда как мера ячменя, достаточная для поддержания в человеке жизни, всего два медных обола[41]. Лучшей приправой он называл голод, поэтому ел и пил не раньше, чем проголодается и почувствует жажду, «поэтому для него ячменная лепешка казалась вкуснее любого самого изысканного блюда, а проточную воду он пил с большим удовольствием, чем остальные – фасосское вино»[42]. Спрошенный об отсутствии крова, Диоген говорил, что в его распоряжении лучшие жилища любого полиса – то есть местные храмы и гимнасии. На вопрос же, что дала ему философия, он ответил: «Готовность ко всякому повороту судьбы»[43]. Этот ответ, как мы увидим, предвосхищает одну из важнейших стоических тем.

В отличие от Эпикура или Платона киники промышляли не за городом, а прямо на улицах Афин, как Сократ. И вслед за ним стремились наставлять не только тех, кто шел к ним в ученики, но и вообще кого угодно – даже тех, кто не очень-то этого хотел. Киник Кратет – как говорилось выше, первый философский наставник стоика Зенона – не довольствовался тем, что приставал к прохожим на улице, но без спросу заходил в дома и читал увещания их обитателям, за что получил прозвище «Дверь-откройся»[44],[45].

Проучившись некоторое время у Кратета, Зенон понял, что заинтересован в теории больше, чем учитель. Ему хотелось заниматься не одной только философской жизнью или теорией, но объединить их, как некогда поступил Сократ[46]. Рассуждая о связи между кинизмом и стоицизмом, немецкий философ Артур Шопенгауэр заключил, что стоики произошли от киников, «превратив практическое в теоретическое»[47].

Итак, Зенон решил изучать философскую теорию. Для этого он направился в мегарскую школу к Стильпону (от посещения которого Кратет попытался удержать ученика силой). Кроме того, он учился у Полемона в Академии, а около 300 года до н. э. основал собственную школу. Его учение, по всей видимости, объединяло советы Кратета касательно образа жизни и теоретические доктрины Полемона (по мнению которого Зенон сделал немногим больше, чем «разодел» доктрины Академии «по-финикийски»[48]). Также он включил в этот микс интерес мегарской школы к логике и парадоксам.