Читать книгу "Какая чушь. Как 12 книг по психологии сначала разрушили мою жизнь, а потом собрали ее заново - Мэриэнн Пауэр"

– Так вы подарили брату что-то другое? – спросила я.

– Да, футболку.

– Круто.

Терпеть не могу, что я все время говорю «круто». Мне тридцать шесть, могла бы уже и расширить свой словарный запас.

Мы еще немного поболтали. Безусловно, тут должно стоять королевское «мы». Я начала смотреть на его ухмылку как на милую улыбку.

– Куда едете? – спросила я.

– Еду забрать свои вещи у друга, а потом домой.

– Круто. А чем вы занимаетесь?

– Я помощник художника.

– Какого художника?

– Да так, концептуалиста.

Я понятия не имела, что означает «концептуалист», но уже представила себе все произведения искусства, которые будут в нашем общем доме.

Интересно, каково это, целовать кого-то с такой большой бородой, и имеет ли значение, что она немного рыжеватая…

Я однажды ходила на свидание с рыжим, и, когда он попытался меня поцеловать, я запаниковала. «Люди же решат, что мы брат и сестра!» – сказала я. На следующий день я отправила ему письмо, предложив перекраситься в каштановый, но это не помогло.

– А вы где работаете? – спросил Мистер Ухмылочка.

– Я работаю на дому. Обычно в это время я все еще сижу в заляпанной яичницей пижаме, – ответила я.

Он не знал, как отреагировать на подобное заявление.

Почему ты несешь такую фигню?

– Моя станция, – сказала я, когда мы прибыли на Арчуэй.

– Моя тоже, – ответил он. С ухмылочкой.

Мы пошли к эскалатору вместе, прошли через турникеты и задержались на секунду.

– Ну что ж, видимо, пока… – сказал он.

– Пока… было приятно познакомиться, – ответила я.

– Да, мне тоже.

– Хорошего вечера.

– Тебе тоже…

Он одарил меня прощальной ухмылкой/улыбкой и пошел своей дорогой.

На долю секунды я позволила себе думать, что я ему не понравилась, потому что он не взял мой номер, но потом другая часть меня решила, что, возможно, он просто постеснялся спросить.

Даже если это было отрицанием, мне было плевать. Я была в восторге от своего тотального и беспрецедентного ГЕРОИЗМА.

На следующее утро, все еще под впечатлением от триумфа, я написала план на остаток месяца.

Жизнь уже казалась другой. Сьюзен говорила, что каждый раз, когда вы делаете что-то, вы вступаете в контакт с «Могущественной версией себя», и была права. Я чувствовала себя могущественной. Как будто я могу сделать все что угодно. А потом я посмотрела на слова «стендап-комедия» и в тот же миг перестала так думать. Я решила подождать с этим до конца месяца, а пока разогреться сеансом публичной наготы.

Я загуглила «позирование» и отправила e-mail в местную школу, спросив, могу ли я позировать для учеников. А затем стала искать информацию о публичных выступлениях.

Если верить ежегодным опросам, большинство людей боится выступить на публике больше, чем быть похороненными заживо. (Другими самыми распространенными страхами являются страх бородатых мужчин и деревянных палочек от карамелек, естественно.)

Единственные два случая, когда я выступала на публике, были на свадьбах моих друзей. Оба вызвали панику такой силы, что я скорее согласилась бы оплатить чужой медовый месяц, чем снова встать за кафедру и прочитать стишок о любви. Даже разговор с двумя или тремя людьми одновременно заставляет меня краснеть от стыда.

Рейчел предложила мне выступить на Форуме ораторов, но я притворилась, что не слышу. Вместо этого я нашла местную Группу «Тостмастерс» – организацию, которая помогает людям практиковаться в публичных выступлениях – и связалась с Найджелом, ее вице-президентом.

Он сказал, что позволить мне выступить будет против их правил. Незнакомка не может просто так прийти и выступить в Группе.

– Есть протокол, – сказал он по телефону.

– Протокол, ну конечно, – ответила я.

Я настаивала, и он сказал, что поговорит с президентом, и они посмотрят, удастся ли им сделать для меня исключение. Спустя несколько высокопоставленных звонков и четыре минуты Найджел сказал, что я в деле. «Встречаемся в четверг вечером, в церковном зале напротив индийского ресторана».

Мне пришло письмо, в котором говорилось, что моя речь должна занимать 5–7 минут. На сцене будет светофор для отсчета времени (зеленый, когда я достигну минимума, желтый, чтобы оповестить меня, что я уже на шестой минуте, и красный, чтобы предупредить, что через тридцать секунд я должна сворачиваться или меня дисквалифицируют). Также в моем распоряжении будут услуги «Оценщика» и «Филолога», который подсчитает, сколько раз я промычу перед тем, как заговорить. Мне разрешено говорить о чем угодно, но не позволено читать с листа.

Я решила рассказать о своей селф-хелп-миссии.

Было утро вторника, что означало, что у меня остается два дня на подготовку. Под подготовкой я имею в виду «притвориться, что ничего не происходит». В четверг утром я наконец перестала притворяться.

Тренируя речь в своей спальне, я была уверена, что выйду на сцену и тут же все забуду. Я не смогу вымолвить ни слова, все будут пялиться, и мне захочется умереть. Я продолжала говорить себе, что это неважно и ничего подобного не произойдет. Даже если все обернется катастрофой, я никогда не увижу этих людей снова. Тем не менее я все еще была напугана. Почему?

Я стала читать статьи на эту тему. Одна сообщала, что еще в каменном веке женщины привыкли быть частью группы для выживания. Поэтому делать что-то, что потенциально ставит нас под угрозу быть отвергнутыми группой, нас так пугает: как же мы потом справимся с саблезубым тигром в одиночку? Я никогда об этом не думала. Следующая статья предложила мне сделать выбор между публичной речью и схваткой с саблезубым тигром. Предполагалось, что, если сравнить публичное выступление с физической расправой, выступление покажется не таким уж и страшным.

В общем, все сводилось к саблезубым тиграм.

Я решила произнести речь перед Рейчел, и она засекла время на телефоне.

То, что, казалось мне, занимает вечность, длилось всего три минуты.

– Я тоже думала, что она идет дольше, – сказала Рейчел; она взволновалась, что я простужена.

– Нет, я в порядке, – ответила я.

– Просто твой голос кажется немного сиплым и монотонным. Я подумала, ты что-то подхватила.

– Нет, думаю, так звучит мой голос, когда я напугана.

– Мэриэнн, ты собираешься выступить в церковном зале перед 20 людьми, это же не стадион О2.

Да. Ладно. Неплохая перспектива.

Я шла по кладбищу и вспоминала шутку Джерри Сайнфелда: большинство людей так сильно боятся говорить на публике, что на похоронах предпочтут оказаться в гробу, чем за кафедрой с прощальной речью. Чертовски верно.