Читать книгу "Дом, в котором я тебя потеряла - Наталья Росин"

– Я уже забыл, когда в последний раз чувствовал себя спокойно. – Продолжил Тим. Слова явно давались ему с трудом, но он уже не мог их сдерживать. – Когда чувствовал себя нормальным. Я не был таким. Я раньше не сбегал от тебя, не пытался забыться, не боялся твоего укоризненного взгляда. Это все не я. Какой-то другой мужик.

– И это моя вина. – Тихо сказала я, не веря своим ушам. Меня захлестывала обида от такой несправедливости.

– Да. – Резко ответил он. – Ты же учительница, сирота с тяжелым детством, вся чистая и правильная. Ты всегда прощаешь и ждешь. Никогда не подставляешь и делаешь все, что должна. А я уже не могу просыпаться от очередного твоего крика во сне, не могу следить за твоим настроением, ждать, когда тебя снова захлестнут старые страхи и воспоминания. Я больше не хочу так жить. Бояться тебя обидеть, сказать лишнее слово. Только бы Алиса не беспокоилась, не стала плакать, не огорчилась, а то вновь придется водить ее к психологу и отпаивать таблетками. Ведь у нее такое тяжелое детство и больше никого нет. Я задолбался.

В конце он все же сорвался на крик. А я все же заплакала. Я видела на его лице искреннюю обиду и злость. Меня затрясло от понимания того, что эта злость обращена в мою сторону. В голове словно разорвался шар, переполненный обидой. За что он меня так ненавидит?

– Я не выбирала все это! – Крикнула я, захлебываясь от слез. – Ты думаешь мне нравится постоянно вспоминать какие-то ужасы из прошлого и просыпаться от кошмаров? Я, по-твоему, в восторге от этого?

– Нет. – Тимур быстро взял себя в руки, но по его лицу загуляли желваки. – Но я больше не могу и не хочу быть тебе домашним психиатром. Не хочу жить с тем, кого жалею. Я обычный, Алиса. Мне нравится гулять, выпивать с друзьями по выходным и не чувствовать себя предателем века за это, есть борщ после работы и пялиться в телик. Мне надоело разбирать твои видения и воспоминания, копаться в тайнах прошлого, лечить твои детские травмы и комплексы. А сегодня после твоего кошмара я понял, что это никогда не закончится. Я хочу жить спокойно.

Последнюю фразу он отчеканил. Слезы лились по моему лицу, но я вытерла их рукавом, стараясь говорить спокойно.

– Ты знал, на что подписываешься. Я предупреждала. И ты согласился.

– А теперь отказываюсь.

– Вот так просто?

– Не просто. Но так надо. Я не хочу больше ранить тебя и хочу сам пожить спокойно.

– Хорошо. Ты можешь хотя бы успокоиться, все обдумать, а потом уже решать? Я схожу на работу, вернусь и мы поговорим.

– Нечего уже решать, Алис. – Помотал головой Тимур, решительно поднимаясь. – Я переберусь пока что к Женьке, ты пока оставайся здесь.

– Но мы же семья! Как ты можешь меня бросить?

Последние слова вырвались вместе со слезами. Я смотрела на его домашний зеленый свитер, на теплые и сильные руки, так часто закрывающие меня от всего мира, на лицо, на котором я изучила каждую морщинку, и внутри меня зрела надежда. Вот прямо сейчас презрение в его глазах сменится усталостью и раскаяньем, он вздохнет. И чуть улыбнется. Обнимет меня, извинится за эту немыслимую жестокость, и мы вместе решим, что будем делать. Потому что сама я вообще больше ничего не знала.

– Слушай, – вздохнул Тимур, и взглянул на меня еще холоднее, – я уже все решил. Я выйду, покурю.

Не дожидаясь ответа, он вышел на площадку, хлопнув дверью. Я закрыла лицо ладонями, шумно выдыхая. И дала волю слезам. Несмотря на обиду, я не злилась на него. Чувствовала только боль. И с каждой минутой его отсутствия становилось все невыносимее.

У меня больше нет никого. Не осталось ни одной души, которой я важна. И даже самый близкий отказывается от меня. Я не могла поверить во все происходящее. В голове мелькали тысячи теплых моментов. Что бы со мной ни происходило, он поддерживал меня. И я знала, что ему тяжело, но Тим не давал вида. Вот только последние полгода стал все чаще уходить из дома, но я искренне верила, что это просто такой период. А теперь такое предательство.

Да, предательство. Мои глаза сузились от ярости. Он знал, на что подписывается. Я не обманывала его, сразу сказала о своих проблемах. И он сам согласился стать психиатром, зная о моих проблемах. Неужели для него так просто забыть свои обещания?

Я встала, не в силах оставаться в неподвижности. И все представляла, как Тимур сейчас войдет, и я все ему скажу. Он должен понять. И должен поддержать меня. Я же поддерживала его после университета, когда он не мог найти работу, и помогала пережить смерть отца. Или теперь и это ничего не значит?

Я в нерешимости стояла перед дверью, прежде чем решилась выйти на лестничную площадку и попытаться поговорить. Но перед этим еще задержалась в прихожей, сняла резинку с волос, упавших мне на плечи тяжелой медной волной. Расчесалась и вытерла слезы. Затем вышла на площадку, спокойная и готовая к разговору.

Но лестничная площадка пустовала. Я нахмурилась, пожав плечами. Посмотрела на лестницу, ведущую наверх, затем спустилась чуть вниз.

– Тимур? Ты здесь?

Мой хриплый от слез голос разнесся эхом. В воздухе еще клубился дым и стоял тяжелый запах сигарет, но самого Тимура и след простыл. С громко бухающим от волнения сердцем я прошлась по всем этажам и, выйдя на улицу, поняла, что он ушел. Серьезно? Сбежал после разговора? От моего спокойствия не осталось и следа. Я с трудом преодолела желание побежать по улицам, чтобы найти его. Нельзя. Дверь в квартиру оставалась открытой.

Я вернулась назад, перепрыгивая через две ступени. В квартире обнаружился и телефон Тимура, который он с собою не взял. Что делать? И ведь он вряд ли вернется. Неужели это все? Бросить меня вот так? Я в панике набрала Женьке, но абонент оказался недоступен. С трудом подавив желание обзвонить всех его друзей, я вышла на балкон, разглядывая все лавочки и детскую площадку. Может он просто вышел на улицу подышать? Но Тимур словно растворился в воздухе.

Каким-то чудом, чередуя слезы и уговоры, я все же успокоила себя. Он не должен пропасть. И, в конце концов, все же вернется. Ему завтра на работу. Вещи здесь. И телефон ему нужен. А вдруг возьмет у Женьки, и тогда не нужно будет возвращаться? Замученная собственными слезами и истощенная паникой, я села на кухне. И как завороженная смотрела, как Милка вылизывает грязную тарелку. Кошка словно чувствовала, что в этой ужасающей тишине и одиночестве мне нет дела до ее бесчинств.

– Что теперь делать? – Спросила я сама себя. И еле узнала свой голос, охрипший от слез. – Что мне делать?

Хотелось только умереть. Даже не так. Перестать функционировать. Перестать думать и чувствовать. Отключиться. Никогда я не чувствовала себя настолько одинокой и ненужной. И никогда я настолько не любила эту квартиру. Обняв колени обеими руками, я в тоске разглядывала стены кухни, и мой взгляд вылавливал каждую мелочь, связанную с нашей совместной жизнью.

Засушенные с прошлой годовщины розы на холодильнике, куча магнитов с поездок друзей и наших небольших вылазок в другие города, медный чайник с расплавленной ручкой, наши шикарные черные тарелки, купленные на первую зарплату Тимура в начале совместной жизни. Я невольно вспомнила, как мы впервые встретились на первом курсе университета.