Читать книгу "Снежных полей саламандры - Ната Чернышева"

Чем плоха, спрашивается, вакцина от зеркальной немощи или, как говорили в народе, зеркальной чумы? Тем, что практически сошло на нет количество ослепших после перенесённой инфекции детей? Не говоря уже о детской смертности в отдельных районах планеты, преимущественно, в районах горных, труднодоступных. Теперь мамочки отказываются от вакцинации всё чаще и чаще, мотивируя это тем, что невакцинированные дети намного реже болеют простудными заболеваниями. Откуда они взяли такую фанатичную уверенность, неизвестно, ведь статистика, — упрямая вещь! — утверждает, что простудой болеют в среднем все одинаково, и привитые и непривитые…

Лариса Юргеновна ещё помнила — из собственного детства! — целые поселения людей с затянутыми мутноватой зеркальной плёнкой глазами, — последствия перенесённой болезни. Слепые среди слепых, уродцы, обречённые на вечную тьму… Каждый пятый ребёнок умирал от болезни, треть выживших теряла зрение навсегда. Тотальная вакцинация позволила забыть о страшной напасти. Но радовались победе над треклятым вирусом рано: коллективный иммунитет неуклонно снижался из года в год благодаря отказникам. Как только количество непривитых возрастёт до тридцати процентов от всего общества, болезнь вернётся.

И вот целительская паранорма. Беларина наблюдала за чёткими, выверенными движениями доктора Хименес, и понимала, что не всегда отказ от прогресса становится благом. Ведь только генномодифицированный врач способен выдрать из тела пациента рак со всеми его метастазами; традиционная медицина почти всегда болезненна, мучительна и нередко вместо полноценного излечения даёт лишь отсрочку. Только врач-телепат способен понять, что реально болит у грудного младенца и где. Никто не спорит, у прогресса ради прогресса есть неприятные побочные эффекты. Но никто ведь не просит тащить к себе всё подряд без разбору! Можно брать лучшее, только лучшее, и ничего, кроме лучшего. Тем более, что методы проб и ошибок остались в прошлом, предлагается уже готовое, столетиями практики отполированное, решение…

Когда всё началось? Двадцать лет назад? Тридцать? О движении «Назад к природе» тогда никто не слыхал. Были люди, отрицавшие городскую культуру. Они держались обособленно, жили родовыми поселениями, едва ли не натуральным хозяйством, никого не трогали, никто не трогал и их. Планета большая, населения мало, места хватало всем.

С каких пор всё изменилось? Беларина не могла ответить даже себе. Да, федеральные войска на планете — неприятно. Но Лариса Юргеновна, от природы обладая пытливым умом, изучала материалы по внешней угрозе, которой якобы, по уверениям активистов из «Назад к природе», не было. Была. В том-то и дело, что была. И военные Федерации стояли на Ласточке вовсе не затем, чтобы всячески угнетать свободы граждан локального пространства Снежаношара…

… Позже, в холле, набирая в своём терминале короткий отчёт для служебного пользования, Лариса Юргеновна не могла отделаться от мысли, что она упускает нечто важное. Что-то неуловимое, какое-то воспоминание, какая-то мысль. Они не давались ей, хотя плавали почти по поверхности сознания. Поэтому Беларина не спешила уходить. В некотором роде, внутренние помещения военной федеральной базы казались ей защитным камуфляж-полем. Выйди за предел, и останешься с голой кожей посреди болота с гнилопадными пиявками[6]…

Доктор Хименес подошла в конце рабочего дня. Осведомилась о судьбе своей пациентки. Вежливо, сухо, неприязненно, а как же ещё.

— Я даю допуск, — вежливо ответила Лариса Юргеновна. — Уже выслала пакет с разрешением на персонкод госпожи Ламель.

— Благодарю, — кивнула Хименес безо всякой благодарности в голосе.

«Не любите вы нас», — усмехнулась про себя Беларина. — «Что ж, взаимно». Целительница развернулась, собираясь уйти.

— Подождите, — сказала Беларина. — Присядьте…

— Я занята, — сухо заметила доктор, не спеша выполнять просьбу.

— Ненадолго, — пояснила Лариса Юргеновна, ощущая, как оформляется в связную мысль недавнее стойкое ощущение. — Спросить хочу у вас. Об Оллирейне.

— Об Оллирейне? — удивилась Хименес.

Удивилась настолько, что всё-таки села напротив, сложила руки на прозрачный столик.

— Я изучала данные о внешних угрозах Земной Федерации, — объяснила Беларина. — Локаль Снежаношара граничит с пространствами одного из оллирейнских кланов, не так ли?

— Так, — кивнула доктор. — Клан Шокквальми, если вам это что-то говорит.

— Говорит, — кивнула Беларина. — Понимаете… Тридцать лет назад у нас об активистах движения «Назад к природе» никто не слышал. Они набрали силу в последние десятилетия, но дело даже не в них… Я читала в информе, что в Оллирейне дисциплина под названием «Социальная инженерия» — что-то вроде национального спорта. Но, прежде чем внедрять какие-либо новейшие разработки у себя, они тренируются на других. Особой честью считают справляться с теми, кто умудряется отбить первые прямые атаки. Это — так?

— Слишком простое определение, — качнула головой доктор Хименес. — В реальности всё несколько сложнее, но — да, пускай будет так.

— У меня такое впечатление… — медленно, раздумчиво выговорила Лариса Юргеновна, — что здесь, у нас… на Ласточке, имею в виду… происходит нечто подобное. Влияние извне.

— Вам следует поговорить об этом с адмиралом. Или — Службой Федеральной Безопасности…

— Нет, доктор, — качнула головой Беларина. — У меня нет доказательств. Только ощущения, ничем не подкреплённые. Мысли. Эмоции. И… я бы не хотела встречаться с кем-либо, кроме вас. С вами у нас есть общий интерес — эта девочка, Ане Ламель. А какой общий интерес у адмирала Военно-Космических Сил Федерации и сотрудника Комитета Контроля Человечности локального пространства Снежаношара?

— Вы… рискуете положением на службе? — уточнила Хименес.

Беларина кивнула. На самом деле, она рисковала жизнью, но, как человек, привыкший трезво смотреть на вещи, полагала, что её скромная персона всё же недостаточно значительна для прямого убийства. Она редко ошибалась, оценивая ситуацию, и откуда ей было знать, что сейчас наступил как раз такой случай?

— Я передам вышестоящим ваши слова, — сказала Хименес.

— Благодарю. Надеюсь, мы еще встретимся.

— Через трое суток, когда наша подопечная окончательно придёт в себя, — назначила время доктор.