Читать книгу "Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи"

Надежда на справедливость в Гуантанамо снова исчезла, и я опять начал сомневаться, что цензура США позволит моей истории добраться до людей. Но мои адвокаты продолжали работать. Из-за того, что мои письма были отправлены им конфиденциально, надежда возлагалась на так называемую Привилегированную группу, в которую в основном входят служащие разведки в отставке и государственные служащие, которым разрешен доступ к переписке между заключенными и адвокатами. Но Привилегированная группа отказалась рассекречивать письма. Вместо этого они предложили адвокатам отправить все письма обратно в Гуантанамо, чтобы я попробовал отправить их лично им через обычную почту. По опыту написания писем семье я знал, что отправить что-то по обычной почте — все равно что выбросить или по крайней мере замуровать в капсуле времени. Я прекрасно понимал, что все отправленное через обычную почту попадает в руки правительства, и они могут использовать полученную информацию, как им захочется.

Мои адвокаты втайне отправили заявление в суд в Вашингтоне о том, что Привилегированная группа обязана рассекретить письма для их дальнейшей публикации. Все произошло за закрытыми дверями, между моими адвокатами, представителями государства и судьей. Мне было запрещено присутствовать на этих слушаниях и даже знать, что говорится о моих рукописях. Судебный процесс длился пять лет и в итоге ни к чему не привел. Мои адвокаты даже не могли сказать мне, почему так произошло и почему Привилегированная группа отказалась рассекречивать письма.

Так что мы с адвокатами решили сделать так, как предложила Привилегированная группа. Мы отправили рукописи обратно в Гуантанамо и отказались от статуса адвокатской тайны. Теперь правительство могло прочитать мои письма и использовать их против меня. Но для правительства США этого было недостаточно. Они решили официально рассекретить рукописи, но объявили их «защищенными», а это означало, что их нельзя публиковать. Но наша борьба продолжилась. Не для того мы боролись все эти годы, чтобы правительство сказало: «Теперь только вы и ваши друзья-адвокаты могут почитать рукописи». Мои адвокаты приготовились снова забрать все письма. Наконец правительство решило не только рассекретить письма, но и «снять с них защиту». Это означало, что теперь, чтобы письма можно было официально опубликовать, правительство должно было отредактировать их так, как считает нужным.

Все это заняло почти семь лет.

Я провел это время в изоляционном блоке лагеря «Эхо». Временами моя вера в освобождение очень сурово проверялась. В конце 2006 или начале 2007 года два агента ФБР из Миннесоты пришли ко мне, чтобы спросить о молодом арабе из Миннеаполиса. Я даже знать о нем не мог, и, кажется, все мои познания об этом штате ограничивались комедийными выступлениями Криса Рока. По его словам, в Миннесоте нет американцев африканского происхождения, так что я сделал вывод, что в Миннесоте не должно быть ни арабов, ни американцев арабского происхождения. Но, видимо, я был не прав. Оба агента часами рассказывали мне об этом парне. В конце разговора они отвели одного из моих следователей в сторону и сказали ему, что, судя по тому, как я отвечал на их вопросы, я никогда не покину Гуантанамо. Следователь передал мне это, когда агенты покинули тюрьму. Это был один из многих-многих дней, когда я чувствовал, что больше никогда не выйду на свободу.

Но хорошие дни были тоже. Например, в январе 2009 года, когда, на следующий день после инаугурации, президент Обама подписал указ о закрытии Гуантанамо. Не знаю, как на это отреагировали люди за пределами тюрьмы, но в Гуантанамо эту новость приняли очень серьезно. Единая оперативная группа раздала каждому заключенному копию указа президента. Многие офицеры с высокими должностями ходили по лагерю и разговаривали с нами. Лично со мной говорил капитан Воздушных сил и даже адмирал ВМС. С ними было несколько членов ЕОГ (Единая оперативная служба), включая Пола Рестера — начальника разведки в Гуантанамо. Они хотели убедиться, что негуманные методы больше не используются.

Я ликовал. Я убрался на всей территории и больше времени потратил на работу в своем саду. Один из охранников посоветовал мне не суетиться, ведь все равно меня скоро отправят домой. Но я помнил историю Гуантанамо и понимал, что его снова могут использовать для беженцев, так что хотел, чтобы лагерь выглядел как можно лучше для тех, кто придет после меня. Абсолютно каждый человек в Гуантанамо, будь это заключенный, следователь или охранник, верил, что Обама сдержит свое обещание и закроет это место. Мы знали, что некоторых заключенных отправят в США для суда, но все знали, что у меня ничего не вышло, поэтому это точно должен был быть не я. Пол Рестер даже сказал, что меня освободят. Отправят в Бельгию или Германию, предсказывал он.

Этого не произошло. Но в тот же год о моем деле услышал судья окружного суда в Вашингтоне Джеймс Робертсон. Спустя год после обещания Обамы судья Робертсон постановил: «Петиция Мохаммеда ульд Слахи одобрена. Слахи должен быть освобожден из-под стражи. Это ПРИКАЗ». Снова на миг я поверил, что смогу вернуться домой. Но потом я узнал, что администрация президента оспаривала несколько петиций о непричастности к терактам, в том числе и мою. Теперь я понимал, что мне не выбраться. Но, готовясь к подаче петиции, я узнал, что правительство проговорилось об очень многом. Мнение судьи Робертсона показало, что версия правительства о том, кем я являюсь и что предположительно сделал, на самом деле ложная. Теперь у правительства уже не было возможности заявлять, что моя версия моей же истории должна оставаться засекреченной.

Когда мои адвокаты наконец получили отцензуренную версию публикации, они связались с Ларри Симсом. Он подобрал несколько отрывков и написал о моих страданиях в журнале Slate. Меня трясло, когда я узнал, что некоторые части рукописи отправились в печать. Я до смерти хотел прочитать их, ведь прошло восемь лет с тех пор, как я в последний раз видел их. Я не хотел пробуждать старые воспоминания, от которых все это время так старался избавиться. Еще я боялся, что мне будет стыдно за свой неидеальный английский. Но мои страхи вскоре исчезли. Конечно, в этих отрывках были болезненные воспоминания. Я читал их как бдительный спящий волк посреди ночи из арабской пословицы: с одним глазом открытым, а другим закрытым. Но другие сцены, которые я переживал заново, заставляли меня смеяться.

И затем, спустя долгое время я увидел свою книгу… по телевидению.

Это было 20 января 2015 года, во вторник, около десяти вечера. У меня был урок испанского с контрактником из ЕОГ. Это был американец египетского происхождения, который называл себя Ахмедом. Ахмед — случайный псевдоним, потому что контрактникам нельзя было говорить заключенным свои настоящие имена. Как меня уверял Ахмед, его испанский был на базовом уровне, но я был рад любой предоставленной возможности изучать языки в Гуантанамо. Так как я был его единственным учеником, мы занимались в моей камере. В то утро я решил включить телевизор, чтобы создать немного шума и сделать наше занятие более оживленным. И вдруг мы оба замерли. По российскому телеканалу Russia Today, который я включил, рассказывали об отрывке из моей книги. В прямом эфире они брали интервью у Нэнси Холлендер и Ларри Симса в студии RT в Лондоне. В какой-то момент на экране появилась моя фотография.