Читать книгу "Смотри: прилетели ласточки - Яна Жемойтелите"

Наконец автобус, пыхтя и ядовито пованивая бензином, миновал мост и остановился на площади. Двери с натугой открылись, выплюнув наружу пассажиров. Переведя дух, Наденька невольно ощутила, что почему-то чувствует себя явно не в своей тарелке, как девушка из деревни, попавшая в большой город. Во всяком случае, модницы в сапожках на каблуках и широкополых шляпах вызывали у нее теперь странные мысли. В таких сапожках по петуховской грязи не пройти и ста метров, а в такой шляпе в автобусе не проедешь – поля мешают держаться за поручень, да и снесут с головы эту шляпу на входе-выходе.

В музее, уже в гардеробе, ощущение усугубилось. И вроде бы все в этом музее было по-прежнему. Но как-то не так. Наденьке казалось, что все вокруг смотрят на нее и думают, что она – неблагодарная дочь и жена. Вдобавок на Вадиме оказался свитер с огромным пятном на животе, а она дома этого не заметила.

Наденька тихо сказала Вадиму на ухо: «Может, ты свитер снимешь?», на что он небрежно отмахнулся: «Со мной что, стыдно в люди выйти?» Да, Наденьке было стыдно за это огромное пятно, а почему нельзя ходить с таким пятном, этого она объяснить вразумительно не могла. Были вещи, которые даже не стоило объяснять, однако Вадим предпочитал их в корне не понимать. Потому что, в конце концов, о человеке же принято судить вовсе не по одежде, а по тому, что он говорит и что делает. Вот он, Вадим, по большому счету писал. И это получалось у него лучше, чем у авторов-старперов. Поэтому его и не печатали в «Северных зорях», а старперов печатали, чтобы, значит, впечатление не перебивать у читателя, будто литература – это что-то очень серьезное и скучное. А ведь на самом деле литература – увлекательнейшая штука!..

В итоге Наденьке пришлось абстрагироваться от этого пятна на свитере и перейти в слух, внимая рассказу Вадима о картинах на этой выставке. Честно говоря, в картинах Наденька мало что понимала, еще меньше, чем в литературе, а за семейную жизнь она успела убедиться, что гуманитарное образование у нее ниже плинтуса. Вот видит Наденька – портрет работы местного классика висит. На портрете руки-ноги-голова на месте и даже персонаж узнаваемый, а Вадим только отмахивается: «Ну, это же соплями написано! Крайне неэстетично». Да, а пятно на свитере эстетично? – так ей хотелось спросить, но она промолчала, потому что с этим пятном ничего поделать было нельзя.

Вадим остановился возле серии офортов и стал рассказывать про какого-то Пашу, который эти офорты делал, и про то, что его не хотели допускать на республиканскую выставку по той причине, что он будни работников сельского хозяйства не так изобразил, как надо. Надо-то было что? Бабищу огромную, краснощекую нарисовать, да еще с такой грудью, будто она сама поросят выкармливает. А у Паши совсем другое получилось, офорт под названием «Смерть свиньи», потому что когда порося режут – это все равно смерть, и это страшно. И вот в проеме сарая дядька стоит с огромным ножом, а рядом с ним туша свисает с потолка, и кровь с нее на пол капает. А возле сарая мальчик так робко внутрь заглядывает и будто понять не может: как же так? Только вчера свинья валялась во дворе, грела бока на солнышке, Катькой ее, кстати, звали. А сегодня она, мертвая, на крюке висит и называется не Катькой, а просто тушей… Стоишь перед этим офортом и думаешь не о свиной, а о собственной смерти. Потому что нет у человека преимущества перед скотом… Это уже Екклесиаст сказал.

– Кто? – переспросила Наденька.

– Екклесиаст, или Проповедник.

Вадим любил цитировать Библию, о которой Наденька не имела ни малейшего понятия, потому что, когда она училась в университете, Библию запрещено было в руки брать. На лекциях по научному атеизму им вскользь рассказывали, что Христос вроде бы умер, а потом воскрес. Но этого никак не могло быть, потому что просто не могло. И еще преподаватель жаловался, что начальству с верующими людьми бывает сложно: работники-то они хорошие, иногда даже передовики, а вот поди ж ты – верующие! Но теперь читать Библию вроде бы было можно, только дома у Вадима Библии не было, и Наденьке приходилось улавливать одни цитаты. Например, «и забудет муж отца и мать своих и прилепится к жене своей» или что-то вроде того. И это означало, что ей тоже нужно отречься от прошлой жизни и смело шагать в жизнь новую вместе с Сопуном. Но разве можно вот так взять и забыть маму?

– Пойдем, кое с кем познакомлю, – Сопун взял ее под руку, и пятно на его свитере снова кольнуло Наденьке глаз.

Они подошли к бородатым дядькам, которые о чем-то говорили вполголоса возле большого серо-розового полотна, изображавшего утро в деревне, но говорили явно не об этой картине. И вообще, Наденьке так казалось, что взрослые дядьки могут говорить между собой если не о чем-то тайном, то, во всяком случае, очень умном. Один был огненно-рыжый, в очках с сильными стеклами и тем более выглядел умным, а другой – потертый какой-то, в бесцветном свитерке с растянутым воротом. У него был высокий округлый лоб, придававший ему отдаленное сходство с Сократом. «Сократа» Наденька вроде бы видела в редакции «Северных зорь», и тот тоже ее узнал, по крайней мере, кивнул. Вадим представил дядек как Михаила и Сашу. Рыжий Михаил, как оказалось, был тот самый приятель, который работал на радио. Он сразу прицепился к Наденьке с вопросом, что, мол, тоже хочешь писать? Зачем? На этот вопрос Наденька тем более ответить не могла вразумительно. Действительно, зачем? Да уж не ради гонораров. Ради славы? Ну… может быть. Таланту всегда сопутствуют некоторые амбиции. Хотя, наверное, перевешивает желание сказать миру что-то особенное, чего прежде никто не замечал… Тут она запнулась, Михаил, воспользовавшись заминкой, хмыкнул, и Наденька решила больше вообще ничего не говорить, чтобы не выглядеть полной дурой. Однако Саша-Сократ, напротив, спросил у нее крайне вежливо, почему она больше не заходит в редакцию.

– В школе работаю, некогда стало.

– Вот это нехорошо.

– Что нехорошо? Что работаю в школе?

– Нет. А то, что вы говорите «некогда». Если есть что сказать, время всегда найдется. А мне ваша первая статья как-то запомнилась. Свежим взглядом, может быть. Или тем, что вы не постеснялись написать без оглядки на авторитеты, даже местные.

Наденька пожала плечами, попутно про себя еще оправдываясь, что если ты работаешь в школе, то подготовка к урокам съедает все свободное время. Вместе с тем она сама понимала, что это жалкое оправдание и что теперь она не сможет написать ни строчки без оглядки на этот самый авторитет, то есть Вадима.

Тут еще какой-то парень подошел, в кожаной куртке, с черными волосами, собранными на затылке в хвост, – так редко еще кто ходил. И вроде хотел втереться в компанию, вроде бы он свой, но дядьки упорно не обращали на него внимания, а Вадим еще рассказал о смерти свиньи, случившейся в прошлом году на Старой Петуховке. То есть мужик попытался зарезать свинью, да сил не рассчитал, она вывернулась и, раненая, понеслась по улице. Поймать не могли, сколько ни пытались. Тогда мужик догадался выставить к калитке ведро помоев. И вот свинья, истекая кровью, к этому ведру вернулась и принялась жадно жрать. Тут ее и прикончили. Сопун опять раскатисто рассмеялся, подытожив, что встречаются и среди людей такие личности, что им лишь бы пузо набить…