Читать книгу "Ярославский мятеж - Андрей Васильченко"

Надо отметить, что деньги от Савинкова, который получал их от представителей Антанты, равно и как предложенный им «Союз защиты», вызывали у большинства офицеров открытое недовольство. Причин для этого было несколько, в том числе тот факт, что Антанта через Савинкова настаивала на продолжении войны с Германией, в то время как известное количество офицеров-монархистов стремилось к союзу с империей. Один из очевидцев тех событий так описал сложившуюся ситуацию: «Как-то „по-частному“ высказал я Перхурову свое мнение об ориентациях: вместо того чтобы дробиться и стоять с протянутой рукой одним у немецкого, а другим – у английского посольства (ведь хорошего ни от того, ни от другого не жди), не лучше ли было постараться всем нам, русским, объединиться и сообща ударить по большевикам?» Версия о том, что все участники «Союза защиты Родины и свободы» были поголовно сторонниками продолжения войны с Германией, не выдерживает никакой критики. Известное их количество выступало за тесный союз с прогерманской монархической группировкой генерала Довгерта. И это отнюдь не предположение. Один из попавших под волну арестов участников «Союза защиты Родины и свободы», которая началась в мае 1918 года, оставил такие воспоминания: «30 мая 1918 года к послеобеденному времени весь подвал ВЧК на Лубянке был забит нами – членами Союза Защиты Родины и Свободы. А сверху все спускали к нам в подвал то одного, то двух, то сразу трех человек – всё членов нашего Союза. Так, втолкнули к нам двух неизвестных, будто членов Союза, будто беспогонных офицеров, и с ними важно спустился, твердо ступая со ступеньки на ступеньку, немецкий фельдфебель в полной своей форме. Куда девались серые наши беспогонники, пришедшие с нарядным немцем, и кто они были такие, я не помню. Но за фельдфебелем стал незаметно наблюдать. Он держал себя независимо, непринужденно, свободно стал всех нас обходить, заговаривать, расспрашивать. Многие наши от немца отворачивались, но кое-кто начинал с ним лопотать на немецком. Но, видно, беспредметный разговор не удовлетворял немецкого фельдфебеля, и он, любезно козырнув, переходил к следующей группе. Пробыл он с нами часа два-три. Покурил, кое-кого угостил папиросами. Глянул на часы (чекисты тогда еще часов не отнимали, и я тоже был при часах), поднялся уверенно к выходной двери, постучал. Ему немедленно открыли. Он ушел, и больше мы этого фельдфебеля не видели. Кто-то тогда с усмешкой сказал: „Приходило немецкое начальство освобождать своих ребят“».

Не будем останавливаться на всех деталях деятельности «Союза защиты» – для этого потребуется отдельная книга. Перенесемся в крайне неспокойную в 1918 году Ярославскую губернию. Савинков полагал наиболее важным захватить Рыбинск; по крайней мере, позже он утверждал, что в Ярославле было недостаточное количество сил. Перхуров в своих воспоминаниях излагал диаметрально противоположную точку зрения: «Сведения о состоянии организации в Ярославле были настолько хороши, что я усомнился в их справедливости. Высказав это Савинкову, я получил приказание поехать лично самому в Ярославль и проверить возможно точнее действительное положение дел. Вместе с тем я должен был отвезти в Ярославскую организацию деньги, в которых она испытывала острую нужду». Утверждалось, что в Ярославле в тайной организации числилось около 300 офицеров, хотя Перхуров не нашел этому никакого подтверждения. Зато его весьма тревожило, что конспиративный штаб оказался на грани раскола. На одной стороне находился немолодой уже полковник Константин Лебедев, которому противостояли весьма активные князь Георгий Шервашидзе и поручик Николай Перлин. Видя, что сил для захвата города может не хватить, руководство «Союза защиты» стало стягивать остатки организации в город на Волге. Проблема состояла в том, что многие прибывшие вели себя не слишком-то конспиративно. Как позже вспоминал один из представителей советской власти: «Месяца за два до мятежа от некоторых товарищей приходилось слышать о появлении в гор. Ярославле приезжих офицеров, и чем ближе к мятежу, тем эти сведения стали появляться чаще и тревожней и уже говорили о численности. Некоторые товарищи говорили, что очень много офицеров бывает на бульваре и что начинают держать себя вызывающе, даже нацепляют значки былого царского времени».

Существовало много формальных поводов, чтобы прибыть в город. Кто-то ссылался на коммерческие дела, кто-то пытался устроиться по армейской линии в штаб Ярославского военного округа. Это, кстати, объясняет, откуда у заговорщиков появился доступ к секретным сведениям, равно как и контроль над некоторыми армейскими подразделениями. Впрочем, не всегда подобное трудоустройство было удачным. Например, полковник Карл Гоппер, прибыв в Ярославль, никак не мог получить обещанную ему должность. Сам Гоппер так вспоминал об этом: «За все это время я посещал и большевистский штаб формирования. Прошло уже 3 недели со дня подачи мною заявления в этот штаб, но моего утверждения все еще не было. В настоящее время я и не желал его, т. к. в нем не было уже никакого смысла». Причина отказа в приеме на работу была проста – военный комиссар округа Семен Нахимсон в свою бытность вел революционную агитацию как раз в части Гоппера, там же издавал «Окопную правду» и знал полковника как исключительного контрреволюционера.

И вот здесь мы подходим к самой интересной части подготовки к восстанию в Ярославле; а именно задаемся вопросом: куда же смотрела ярославская ЧК? Уже после ликвидации мятежа советские деятели будут писать о том, что вооруженное выступление было полной неожиданностью, что белогвардейцы соблюдали исключительную секретность и т. д. Впрочем, городской продовольственный комиссар Охапкин сказал вполне откровенно: «О подготовке к мятежу белых было известно недели за две или за три, т. е. стало очень заметным прибытие большого количества офицерства из разных городов, и в одно время один из военных, не помню кто, сообщил вообще в городской к-т партии, что что-то в Ярославле творится неладное, т. е. концентрируются какие-то неизвестные военные люди (офицерство), и как только было об этом сообщено, в этот же день было созвано экстренное совещание ответственных работников. Партийных, советских и военных, которого это числа, не помню, хотя на этом совещании и был, и когда собрались на таковое, тов. Закгейм сделал о заявленном информацию. И при обмене мнениями на этом совещании еще более подтвердилось сообщение военными, т. е. некоторые из товарищей заявили, что очень стало заметное пребывание неизвестных лиц в городе, но очень подозрительных и часто посещающих Военком и др. организации и т. д. Тогда перед совещанием стал вопрос об организации конспиративного штаба при Военкомате из партийных, советских и военных представителей, которым и было предложено установить секретное наблюдение за подозрительными личностями. И этот штаб собирался ежедневно и заслушивал информации от тех товарищей, коим было поручено то или другое поручение. И в заключение принимались меры к тому, чтобы дата или возможность белым сконцентрировать все силы для того, чтобы иметь возможность сразу раздавить это ядро, и надо сказать, что информация ежедневно давалась штабу о всех приготовлениях белых, но установить, конечно, день выступления их не удавалось. Со стороны штаба было все готово для того, чтобы дать отпор».

Нечто аналогичное заявлял и член революционного трибунала Терентьев: «По-моему, слухов было вполне достаточно, и всем нам приходилось слышать в очередях, что скоро коммунистам попадет, но почему-то не принимались меры, и я помню, как перед мятежом в Доме Народа в закрытом собрании решали вопрос о вооружении всех коммунистов и занятии более тайных постов по караулу, как-то: вооруженный арсенал, склады с обмундированием и военным запасом». О том, что вся операция находилась на грани провала, пусть косвенно, но свидетельствовал и сам Перхуров: «Часов в десять вечера я был в городе и снова встретил Супонина. Взволнованный, он доложил мне, что, очевидно, в городе известно о готовящемся выступлении, так как он только что слышал разговор между какими-то двумя лицами, что на колокольне церкви поставлены сейчас пулеметы, которые будут стрелять, как только они двинутся. Кроме того, около казарм, где содержатся военнопленные австрийцы и германцы, стоят вооруженные люди; военнопленным, очевидно, выдано оружие, с которым они выступят против нас. Я сейчас же пошел вместе с ним к указанной колокольне. Осмотрев всё, насколько было возможно, я ничего подозрительного не заметил». У Карла Гоппера этот сюжет изложен несколько иначе: «На этом последнем заседании начальник автоотряда поручик С., о котором я выше уже говорил, сообщил нам интересную новость, – что на бывшем в этот день заседании в совдепе обсуждался вопрос о немедленном аресте нашего штаба, причем было названо пять фамилий: 3 полковников: Перхурова, моя и Масло, подполковника П., и капитана С., но что ему, поручику С., удалось уговорить отложить этот арест до более удобного момента, когда можно будет захватить весь штаб полностью. Очевидно, им недоставало Б.В. Савинкова. Эта новость нас, конечно, поразила. Мы никак не могли ожидать такой осведомленности большевиков. Но с другой стороны, мы также не могли сомневаться в достоверности сообщенного, т. к. С. видел на этом заседании меня и Перхурова в первый раз и, по крайней мере, моя фамилия ему не должна была быть известна».