Читать книгу "Риск эгоистического свойства - Татьяна Алюшина"

Тотошку она видела в зоомагазине, куда они ходили с одноклассницей Верой, с которой сидели за одной партой, еще в той, первой, школе. И повел их в этот замечательный магазин Верин папа, выбирать дочке подарок на день рождения.

Там стояла клетка из железных прутьев, а в клетке, на полу, устроив морду на скрещенные лапки, лежал пушистый песик и смотрел на всех грустными глазами.

К прутьям клетки прикрепили табличку, Катерина прочитала: «Тотошка», большими буквами, там еще что-то написали ниже, мелкими буковками, но это пока она прочитать не умела.

– Повторюсь, – продолжала монотонно говорить бабушка, – за свои дела ты отвечаешь сама, но если поступят жалобы от преподавателей на плохую успеваемость или недостойное поведение, если нарушишь расписание, я сурово тебя накажу и отправлю в интернат. На сегодня все. Думаю, три дня нам хватит, чтобы войти в новый распорядок жизни. А сейчас я покажу тебе твою комнату.

– Можно мне в туалет? – решилась спросить Катька.

– Это так срочно? – недовольно поинтересовалась Ксения Петровна.

– Я очень хочу писать.

– Это безграмотно так говорить! Придется еще и за речью твоей следить!

Но в туалет она Катьку отпустила. Сидя на унитазе, Катюшка позволила себе одну совсем малюсенькую слезинку. Очень быстро утерла ее кулачком – кто его знает, как отнесется бабушка к слезам! Выяснять это Катьке совсем не хотелось!

Маленькая комнатушка, метров десяти, с тоскливыми серыми обоями, односпальной кроватью, двустворчатым шкафом, письменным столом, стулом, тремя полированными книжными полками над столом стала на многие годы камерой тюремного заключения Катеньки Воронцовой.

И в тот момент, когда восьмилетняя Катерина стояла на пороге этой комнаты, в ее детском мозгу что-то сместилось и она ясно поняла, что в ее жизни больше не будет ни радости, ни веселья, ничего хорошего и теплого.

И надежды не будет. Детство кончилось!

Дисциплина, порядок, расписание!

Плац и строевая! Подъем – отбой! Ногу тя-ну-у-уть!

Но детская неистребимая вера в чудо взбунтовалась в ней, просясь наружу, и шепнула на ушко: «Ничего, это только на месяц, а потом папочка меня заберет!»

Отца она увидела спустя долгие годы.

И мать тоже.

А с Лидой встретилась полгода назад, и не по своей, а по ее, весьма меркантильной, инициативе.

Катерина стояла у распахнутого окна, смотрела на шумно хлопочущую над своими «важными» делами детвору на маленькой детской площадке внутри дворика.

Что это вдруг прорвались воспоминания? Эти картинки из детства она себе запрещала. Разрешалось вспоминать только Тима и все, что вошло в ее жизнь вместе с ним. И ничего более!

Ну, устала, понятно, да еще неприятность с затоплением – этакий «подарочек» по возвращении домой с работы! И столкновение с соседом, оставившее неприятный осадок и легкое возмущение.

По квартире через распахнутые окна-двери свободно гулял июльский ветер-сквознячок, щедро приправленный металлическим привкусом выхлопа машин, от которого в центре Москвы не спасало наличие маленького уединенного дворика перед окнами.

Кондиционеры с необходимостью срочного высушивания помещения не справлялись, пришлось прибегнуть к простым и, соответственно, непопулярным радикальным средствам, а именно: подвергнуть все пространство банальному сквозняку, насыщенному июльской жарой запредельного градуса, распахнув настежь все открывающиеся вертикали, вплоть до входных дверей, благо при повышенной охраняемости подъезда опасаться проникновения посторонних не приходилось.

А ей нравилось – успокаивал ветерок, свободно гуляющий по межквартирному пространству, шурша занавесками и страницами медицинского журнала, брошенного на столешницу.

«Соскучилась по Тиму, совсем соскучилась. Сильно, – подумала Катерина, давая определение своему состоянию, – может, поэтому и впадаю в воспоминания. Сейчас бы рассказать ему, за кого меня принял мужик. Посмеялись бы над всеми моими „фи“, обсудили бы. Господи, Тимка, где тебя носит родина с ее заданиями?! И как я соскучилась, ты бы знал!!»

Маленькая Катька, за пару дней начавшая взрослеть и совсем повзрослевшая от предательства, когда поняла, папа не заберет ее уже никогда, уяснила, что главная задача – быть как можно незаметнее. Полностью исполнять установленный порядок и ни с какими своими делами, просьбами, трудностями, проблемами не обращаться к бабушке.

По большому, гамбургскому, счету Ксению Петровну не интересовало, как живет и что делает внучка. Главное и первостепенное, чтобы внучка секунда в секунду следовала распорядку дня, хорошо училась, занималась самодисциплиной и приучалась к жесткому порядку.

Все!

Подъем, завтрак, школа, возвращение из школы по часам, обед, выполнение домашнего задания, прогулка, уборка помещения, отведенное время на чтение русской классической литературы, умывание, отбой.

Никаких телевизоров, кукол-игрушек, подруг-друзей, иных развлечений. Раз в неделю проверка дневника, поставив Катьку по стойке «смирно» перед собой.

За четверки прогулка сокращалась на час, заменяясь дополнительными занятиями по предмету и чтением классики.

Катька сжималась от ужаса, представляя, какие последуют репрессивные меры, если в дневнике обнаружится тройка или замечание о плохом поведении.

Но таковых, слава богу, не имелось, а вскорости ее стараниями и четверки исчезли со страниц дневника.

Всю ее одежду и обувь бабушка покупала сама, ни разу не взяв Катьку с собой в магазин для примерки. Она тщательно и планомерно определяла все Катькины размеры портновским метром, вплоть до ступней ног. Заносила данные в специально купленный для этих потребностей блокнот и ехала в магазин.

Можно себе представить, как выглядел ребенок, одеваемый такой бабушкой!

Конечно, без всяких сомнений, среди сверстников она была девочка-изгой, уродина, нелюдимая одиночка, презираемая отличница, чучело.

У нее никогда не было подруг-друзей, даже просто хорошо относившихся к ней ребят. Нигде – ни в школе, ни во дворе. Положенные по расписанию два часа вечерней прогулки Катька просиживала на скамейке с книжкой, естественно, классической русской литературы, предписанной к прочтению – шаг влево, шаг вправо – хо-хо…

Ее не трогали, не задевали и не подходили к ней ребята со двора, до такой степени она была сера и незаметна. Даже хулиганы, имевшиеся во дворе и окрестностях, – а как же без них-то – не снисходили общением или «наездами» до Катерины, сидевшей смирной мышью на скамейке с книжицей на коленках, иногда в окружении местных бабулек.

И произрос бы из этого дитя либо какой-нибудь убогий овощ, удобренный уверенностью в своей «кругом ужасной виноватости», с подавленной окончательно в зародыше волей и характером, либо бунтарь, страдающий пьянством, наркотой и всеми возможными идиотизмами подросткового протеста, если бы не вошел в ее жизнь Тимофей.