Читать книгу "Чингисхан. Книга 2. Чужие земли - Сергей Волков"

— Привет, — мой ответ был сдержанным, без эмоций. Для себя я все давно решил, Надя уже в прошлом. Но иногда прошлое вторгается в настоящее, особенно если оно живет с тобой в одном подъезде.

— А я на Новый год в Трускавец еду, — сказала Надя и искоса посмотрела на меня.

— Везет тебе, — я изобразил полуулыбку.

— У нас путевки. Группа, семь человек, — продолжила она. — Нелька, Светка, Венерка, я, Роберт, Саша Симагин и…

Последовала драматическая пауза. Ясно, сейчас я услышу ГЛАВНУЮ новость.

— …и Геннадий Павлович, — закончила Надя, облизнув кончиком языка накрашенные губы. — Он — доцент с нашей кафедры и куратор нашей группы.

— Ну, удачно вам съездить, — я обошел девушку, сделал шаг, другой.

— Он мне предложение сделал! — в отчаянии крикнула Надя. А он молодой, тридцать один год всего! У него «Жигули», тройка! Понял!

— Да понял, понял, — не оборачиваясь, усмехнулся я. — Совет вам да любовь…

И вот теперь она идет рядом и канючит:

— Арте-е-ем! Ну Арте-е-емка…

А еще она приезжала ко мне в армию.

— Уходи! — кричу я в отчаянии. — Потом поговорим! Потом!

— Тихо, — Нефедов пытается зажать мне рот рукой. — Не ори! В горах нельзя издавать громкие звуки…

Где я? Срываю повязку, оглядываюсь. Ого, а мы, оказывается, прилично протопали с того момента, как профессор сорвался в трещину. Обглоданная вершина прямо над нами. Темные точки внизу превратились в человеческие силуэты.

Догоняют.

— Тихо! — Нефедов пытается надеть на меня повязку. Сам он в такой же, и от того похож на слепца с картины Брейгеля.

Если слепой поведет слепого, все упадут в яму. Так говорил царский генерал в романе «Бег». Генерал сошел с ума. А я? Я еще нормален? Ну конечно, нормален! Все в порядке, это просто духи гор морочат меня. Смешно. Духи существуют! Ха-ха! Надо же, духи! Они умеют шептать страшные слова и показывать картинки из прошлого. Но нам, сильным людям, духи нипочем!

Черт, что за чертовщина из меня лезет? О, песня! Нефедов сказал — петь про себя. Что ж, буду петь. Что-нибудь подходящее к моменту. Например, из фильма «Вертикаль», там у Высоцкого четкие песни.

И я начинаю бормотать себе под нос знакомые с детства строки:

А до войны вот этот склон

немецкий парень брал с тобою…

Звон в голове стихает. Исчезает Надя. Странная легкость охватывает меня. Я слышу звуки гитары и хриплый голос Высоцкого, чеканящий слова:

Мерцал закат, как блеск клинка.

Свою добычу смерть считала.

Бой будет завтра, а пока

Взвод зарывался в облака

И уходил по перевалу.

Вот это здорово! Это правильная песня. И нет никакой усталости, никаких духов. Припев мы поем вместе:

Отставить разговоры

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы,

Они помогут нам!

Высоцкий хрипит следующий куплет. Я подпеваю. Немцы идут на нас цепью, с автоматами наперевес. Они спускаются со стороны черной вершины, и у каждого на кепи серебром сверкает эмблема — цветок эдельвейса. Это враги, которых нужно уничтожить.

Ты снова здесь, ты собран весь,

Ты ждешь заветного сигнала.

А парень тот, он тоже здесь.

Среди стрелков из «Эдельвейс».

Их надо сбросить с перевала!

— ревет Высоцкий.

Я достаю пистолет, начинаю стрелять и с каждым выстрелом выкрикиваю:

Отставить разговоры

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы,

Они помогут нам!

Удар! Темнота. Песня заканчивается. Я открываю глаза и понимаю, что лежу на снегу. Нефедов стоит в двух шагах от меня, на его лице — злоба и отчаяние.

— Что… что это было? — спрашиваю, с трудом шевеля распухшими губами.

— Горная болезнь. От недостатка кислорода.

Оглядываюсь. Вижу поодаль «Макаров». Вокруг горячего ствола вытаяло и пистолет ушел в снег по рукоять.

И тут ледник подо мной ощутимо вздрагивает — раз, другой, третий.

— Что ты наделал… — шепчет профессор.

Он смотрит не на меня, а куда-то вверх. Я поднимаю голову и вижу, как ледяная стена, подпиравшая черную, обглоданную вершину, рушится. Сквозь трещины прорываются струи темной, грязной воды. Проходит секунда и прямо на нас несется ревущий поток.

— Озеро! — кричит Нефедов. — Там подо льдом было озеро! Все, Артем Новиков, ты нас убил… Урод!

Он еще что-то кричит, брызгая слюной, но я его не слушаю. Я заворожено смотрю на торжество стихии. Взбесившаяся вода вперемежку со льдом и камнями несется по леднику со скоростью курьерского поезда. В воздухе над потоком висит туман. Искрится на солнце снег. Рев нарастает. Ледник под ногами дрожит как в лихорадке.

Наверное, это можно назвать чудом. А быть может, нас спасла небольшая возвышенность, на которую мы поднялись за несколько минут до того, как я открыл стрельбу. Ледяной сель проносится буквально в метре от меня и катится вниз, туда, где некоторое время назад прошли мы, а сейчас мечутся по снегу наши преследователи.

Они обречены. Вырвавшись на простор, сель растекается по груди ледника и накрывает всех людей Надир-шаха. Проходит минута, другая, наступает тишина.

— Ну, ты везунок! — с плохо скрываемой злостью произносит Нефедов.

Я пожимаю плечами. А что говорить? Действительно, повезло. Нам — да, им — нет. Судьба. Или все же духи гор?

— Теперь понятно, почему этот перевал называется Карахоль, — немного успокоившись, Нефедов подбирает «Макаров». — Ого, все патроны успел высадить. Ладно, что случилось — то случилось. Пошли.

И мы идем. После всего произошедшего меня пошатывает. Стынут ноги. Из медпункта я бежал в одних резиновых тапочках. В мешках Надир-шаха нашлись обычные галоши — в Афганистане это очень распространенная обувь, тут в них ходят все — и мужчины, и женщины. Я намотал на ноги разное тряпье, но эти импровизированные портянки не помогают, я не чувствую пальцев ног. Нефедову легче — у него добротные офицерские сапоги и шерстяные носки.

Ловлю себя на мысли, что сейчас, после всего случившегося, могу думать о таких прозаических вещах как носки, портянки. Мистика гор едва не свела меня с ума. Если бы раньше мне сказали, что вот так, ясным днем, при свете солнца, абсолютно трезвый, пусть и уставший, человек может начать заговариваться, видеть и слышать духов, а потом впадает в безумие — ни за что бы не поверил.

— Это еще ничего, — успокаивает меня Нефедов. — Про группу Дятлова слыхал? Мне представить страшно, что им довелось пережить перед смертью.