Читать книгу "Все ведьмы делают это! - Надежда Первухина"

– Ты сделала настоящую крысиную армию, Тамахоси-сан, – сказала женщина, возмущавшаяся эзотерической невежественностью. Она тоже носила арестантскую робу с номером, но это вовсе не портило ни изящества ее фигуры, ни холодной красоты молодого лица. Если бы сейчас здесь оказались корреспонденты Линда и Гена, они бы узнали в этой тюремной красавице ту, которая скрывалась под труднопроизносимым именем Ама-но кавара – Небесная река...

– Ты слишком высокого мнения о моей недостойной работе, сестра. Госпожа часто, наоборот, упрекает меня за излишнее своеволие и вольную трактовку древних канонов... Может быть, и я подобна тем безумцам, которые взялись рассуждать о Небесном на основании неграмотных записок какого-нибудь нетрезвого выпускника института философии...

Тамахоси сдула невесомые пылинки с острия своего ножа и неуловимым движением спрятала его в брезентовый чехольчик, искусно вшитый в рукав.

– Будет ли сегодня медитация? – спросила она Небесную реку. – Я чувствую в себе истощение светлого начала.

– Госпожа не оставит нас без ежедневного внимания! – успокаивающе шепнула Ама-но кавара и аккуратно присела на краешек койки своей сокамерницы. – Наши сторожа ни в чем не препятствуют ей. Она обладает даром. Мне не впервой мотать срок, но такого фарта еще не было... Ой, прошу извинения, что снова перешла на вульгарный язык. Я хотела сказать...

– Да врубились все конкретно, че ты хотела прокуковать, кукушка самурайская! Завесь шконку! – неожиданно подала голос третья женщина, доселе дремавшая на верхних нарах. Она высунула из-под серого байкового одеяла всклокоченную голову и сверху вниз насмешливо взирала на беседовавших. – Не западло вам еще и в камере ботать по японской фене?

Обе женщины остро глянули на нее.

– Не забывайся, Ина-каэдзи, – ровным голосом, от которого у нормального человека поползли бы по спине мурашки, сказала резчица деревянных крыс. – Твое имя значит, что тебе чужда измена. Но если в своем сердце ты не прониклась учением Госпожи, берегись! Изменишь нашему пути – не увидишь свободы и Света!

– Ой, да не бери меня на понт, Тамарочка! – растягивая слова, всклокоченная женщина резво спустилась с лежака и встала, уперев руки в бока. – Я ж не твоя пятилетняя дочка, мне ты, как ей, глотку не перережешь... Сплю я чутко. И бью метко. Знаю я, какая ты праведница...

Тамахоси-Тамара резко побледнела, дернула головой, и в ее глазах загорелся нехороший огонь. Но, видимо, она уже научилась владеть своими эмоциями. Поэтому она ограничилась только ядовитым замечанием в сторону Ина-каэдзи:

– Что ж, Ириночка, спасибо, что напомнила мне про мои грехи. Тебе про твои напомнить? Это, кажется, ты была помощницей того парня, ну, который отлавливал всяких мелких бродяжек, особенно пацанов, и перед видеокамерой вытворял с ними такое, что даже ментов на экспертизе выташнивало? Это ты, добрая тетя, давала мальчику конфетку или дозу и вела его к маньяку?..

– Заткнись, сука! – зарычала Ириночка. Все ее веселое спокойствие как ветром сдуло. – Это брехня! Прокурор пургу мел! И потом... они все равно были беспризорниками! А ты... ты – убийца собственной дочери!

Женщин, некогда умиленно внимавших красоте классического японского романа-моногатари, теперь было не узнать. В атмосфере камеры явно ощущалось наличие свободного электричества, грозящего взрывом убойной силы...

– Ты...

– Ты...

– Эй, эй, а ну хорош шуметь, девки! – злобно-испуганно заорала третья заключенная. Злобно потому, что в глубине души ненавидела их обеих – и старую стервозу Тамахоси-Тамару и стервозу помоложе – Ирину-сводницу. А испуг в крике Небесной реки звучал тоже не от простой женской нервозности: она вовсе не дура была, понимала, кем были ее товарки и что никакая японская полироль не могла отлакировать шершавые души убийц и рецидивисток. Хотя по сравнению с ними Небесная река, а по паспорту – Пустякова Римма Сергеевна, погорела на преступлении ничтожном: ввозе в Россию из Вьетнама трехсот граммов героина...

Тамахоси не вняла голосу разума и с явным наслаждением вцепилась в волосы Иринки-сводницы. Та приглушенно взвыла и двинула резчице по дереву пряменько в солнечное сплетение.

– Вертухаи набегут, дуры! – металась по камере Небесная река. – Всем абзац! Заметут параши чистить!

И тут в обитую железом дверь камеры бухнули. Возможно, что прикладом. Открылось крошечное зарешеченное окошечко:

– Эй, японки! Выходи на медитацию!

Этот окрик подействовал на драчуний волшебным образом. Они мгновенно отпрянули друг от друга, словно пятиклассницы, застигнутые за рассматриванием картинок в книге «Основы тантрического секса».

– Нами Амиду Буцу! Наконец-то! – облегченно выдохнула Небесная река. Надо сказать, что из всех увлеченных Страной Цветущей Сакуры дам она была, несмотря на презрительно-надменную гримасу, самой страстной сторонницей медитаций и поклонницей Учения. Учения, которое открывала им старуха Мумё. Мудрая, суровая, немногословно-аскетичная Мумё, о прошлом которой они – заключенные – ничегошеньки не знали. Какое преступление совершила эта величавая старуха, сколько лет ей приходится томиться в колонии и каким образом она, будучи в колонии, ухитрилась наладить связи с японскими спонсорами, – было загадкой для женщин, входивших в Приют Обретения Гармонии. Мумё во время медитаций часто вызывала бывших убийц, сутенерш и рецидивисток на такую откровенность, так мягко убеждала покаяться в былых грехах, что они потом с запоздалым изумлением спрашивали самих себя: с чего это им вдруг приспичило раскрыть душу женщине, о которой они знают только одно – в «миру», то есть, на свободе она носила имя Анастасия.

Под конвоем спешно приведшие себя в порядок Тамахоси, Ина-каэдзи и Небесная река зашагали в комнату, которую недавно посещали корреспонденты телекомпании «ЭКС-Губерния». Комната Просветления и Обретения Гармонии была местом, в котором любительницы хайку и сакуры отдыхали от всевидящего глаза своих стражей: между охраной и щедрыми японскими спонсорами существовала негласная договоренность о том, что в этом месте для молитвы и постижения глубин собственного «я» заключенным не станут напоминать о том, что они лишены свободы. Поэтому конвоиры выполняли свои обязанности лишь номинально. Да и кому придет в голову опасаться чуть сбрендивших баб, каждый день в один и тот же час собиравшихся только для того, чтобы бубнить на непонятном языке какие-то то ли мантры, то ли заклинания, красить физиономии театральным гримом и вышивать райских птиц на веерах, которые потом пользовались бешеным спросом в магазинах для любителей экзотики... Веера эти, помимо всего прочего, тоже приносили администрации колонии немалый доход. Поэтому администрация относилась к «просветленным» терпимо, медитациям и прочим чудачествам не препятствовала, хотя отведенный пресловутый Приют все-таки был оснащен сигнализацией и видеокамерой слежения, о существовании которой, впрочем, все медитирующие прекрасно знали.

– Приветствую вас, сестры, – негромко, но звучно говорила Мумё каждой входящей женщине. Небесная река отметила, что сегодня все собрались на удивление быстро. Видимо, не одна Тамахоси ощущала в себе упадок светлых благотворных сил. Всегда жизнерадостная любительница сладких рисовых лепешек, Асунаро была непривычно тихой, задумчивой и бледной; закодировавшаяся алкоголичка, былая красавица бальзаковского возраста, Кагами, нервно и суетливо поправляла медитационные татами, а вечная тихоня Фусими, невзрачная худышка с белесыми ресницами и жидкими сальными волосами вообще, казалось, сидит ни жива ни мертва.