Читать книгу "Ссудный день - Чак Паланик"

Все это снимали журналисты, освещая толпу софитами. Вдоль очереди ходил репортер с микрофоном и спрашивал людей, как на них повлияло это убийство. Многие не скрывали слез. Развернувшись на камеру, репортер объявил: «Полиция располагает записью с камеры наблюдения. Убийца будет арестован в самое ближайшее время».

Бэлль и Лакомая поспешили в подъезд, держа ключи наготове. Вслед им неслось хоровое: «Спасибо за…». Последнее слово отрезали створки лифта.

Скрывшись в квартире, заперев дверь на все замки и набросив цепочку, Бэлль позвала:

– Феликс? Мы дома.

Никто не ответил.

– Феликс?

Работал телевизор. Как обычно, на экране был Толботт. Он говорил:

Мир желает получить общую теорию поля. Единую теорию, объясняющую все. Раз люди этого хотят – пусть получат.

Лакомая осталась стоять посреди гостиной. Бэлль постучала к сыну в комнату. Толботт говорил:

Не то мера человека, что он делает ради денег, а то, как он проводит свободное время.

Когда Бэлль вернулась, в руках у нее был листок. Она прочитала вслух:

– «Дорогая мама…»

И посмотрела на Лакомую полными слез глазами.

* * *

Насчет Канады он наврал. Это была проверка. После заката Доусон долго кружил окольными дорогами бывшего штата Айдахо. Когда профессорша, Раманта, уснула, он свернул на разбитую грунтовку меж колючих изгородей. Ночь была безлунная. Он ехал до тех пор, пока фары не выхватили в темноте ворота, преграждающие путь. Никакого знака на них не было. Доусон не стал подъезжать ближе, остановился так, чтобы дальний свет до них едва добивал. И подергал профессоршу за плечо.

– Приехали.

Она вздрогнула и проснулась. Пристально вгляделась в темноту.

– Граница, – сказал ей Доусон.

Одному Богу известно, что там, за этими воротами – но точно не Канада. Может, чье-нибудь поместье, где ее схватят и казнят по законам нового времени. Или пастбище, и тогда волки доберутся до нее раньше людей. Так или иначе, протянет она там недолго. Что ж, это уже будут не его проблемы. Доусон выключил двигатель, но фары оставил. Воровато огляделся, будто проверяя, нет ли патруля.

Раманта, щурясь, глядела сквозь пыльное лобовое стекло.

– Мне идти в ворота?

Доусон кивнул.

– Не тяните.

Из динамика нашептывало радио: «…действует и добивается результатов».

Не сводя глаз с ворот, профессорша ощупывала карманы.

А Доусон чувствовал сквозь собственный карман тяжесть обручального кольца. Он ждал благодарности. Он ведь не убил ее, доставил в безопасное место – ну, в ее понимании. Ему было уже очевидно, что тест профессорша завалит самым позорным образом.

Она впервые обратила внимание на маленькую фотографию на приборной панели. С фотографии улыбалась женщина.

– Красивая. Жена ваша?

Доусон посмотрел в глаза Роксане в сумрачном свете зеленых огней.

– Нет. Сестра.

Без единого слова благодарности профессорша распахнула дверь и вылезла из кабины. Посмотрела на Доусона, раскрыла рот, чтобы что-то сказать. В двух конусах света вилась мошкара, ворота сияли белым, как горящий фосфор, а за ними стеной застыла черная тьма. Откуда-то неподалеку донесся волчий вой.

– А где это в Канаде? – спросила профессорша, снова обернувшись к Доусону.

Он демонстративно поднял руку, задрал рукав и посмотрел на часы. Была глубокая ночь. Если эта женщина скажет ему «спасибо» в течение следующей минуты, может, он и не даст ей пойти на смерть. Вой снова прорезал ночную тишину.

– Долина Оканаган.

Озера. Россыпь маленьких домиков. Прекрасные вишневые сады. Доусон заверил ее, что, как только она пересечет границу, она получит статус политического беженца. Ей обеспечат кров и возможность начать новую жизнь.

Пускай ее последние мысли будут приятными. Пусть идет во тьму, как в распахнутые объятья. Когда волки ее учуют – то есть почти сразу, как Доусон уедет, – она пожалеет, что ее не пристрелили в Ссудный день.

Профессорша выудила что-то из кармана плаща и положила на сиденье рядом с Доусоном. Какая-то бумажка. Старая купюра – то есть бесполезный мусор.

– Это вам за труды.

Она поплотнее запахнула плащик и распорядилась:

– Фары не выключайте. По крайней мере, пока я не пройду.

И быстрым решительным шагом направилась к воротам. В луче фар ее тень впереди нависала высокой страшной фигурой, а из-под ног плыли облачка пыли, поднятой с дороги.

Оказалась такая же, как все. Как все ее бесхребетное племя себялюбцев, которых волнуют только собственные интересы. Она была не первая. Доусон возил сюда и других. Сначала журналистку одну, которая ухитрилась где-то пересидеть Ссудный день. Вроде звали ее Твид или как-то так, репортерша на телевидении. Вторым был такой же умник, доктор наук. Мозгоправ по фамилии Ашанти, голосов за ним было полмиллиона. Оба ломанулись в темноту, ожидая найти там своих, прогрессивных либералов. Потом был еще третий, какой-то хрен из городской администрации Сиэтла. Все трое ушли через ворота, не сказав даже «доброй ночи». А Доусон каждый раз выключал фары и ждал. Волки находили их раньше, чем они успевали сообразить, что к чему, и побежать обратно. Он слышал, как они ломятся через колючие кусты. Слышал их вопли. Его лично они не звали – потому что ни один не потрудился спросить его имя. Просто выли: «Спасите!» Ожидали, что кто-нибудь примчится им на помощь. А еще кричали: «Мистер!» А еще: «Пожалуйста!» А под конец уже просто кричали.

Очередная эта, Раманта, была уже на полпути к воротам.

У Доусона в такие моменты каждый раз мелькала одна и та же мысль. Чем отправлять на съедение волкам, не лучше ли завести мотор, включить третью передачу и рвануть? Переехать ее сейчас было бы милосерднее. А потом срезать ухо. Так выиграют все – включая волков, которым достанется труп.

Он нащупал в кармане обручальное кольцо. Его ждали дома. Он не показывался дома больше трех месяцев. Все свои молодые годы он был образцовым мужем, служил образцовым работником в цеху. Теперь-то он, конечно, вождь. Если захочет – может завести себе целый гарем жен. Может править целым народом. Та же западня, только покрупнее – ведь придется быть образцовым мужем толпе баб и служить образцовым королем толпе подданных.

Пальцы Доусона скользили по гладкому, твердому, замкнутому кругу обручального кольца.

Вот почему он вел теперь кочевую жизнь. Он обнаружил, что у него душа варвара. Он воин. А победа – это смерть воинского духа. Ему нужны были новая армия и новые битвы.

Победа сама по себе неплоха, но вполовину не так хороша, как сражение. Вот зачем Доусон устраивал испытания этим недобиткам. Он искал единственного достойного, который станет ему сообщником. Того, рядом с кем его жизнь продолжит быть приключением.