Читать книгу "Мифы, легенды и предания кельтов - Томас Роллестон"

Некогда в Анжу его принесли ангелы. Каждую Страстную пятницу с неба спускается голубь и кладет на него освященную гостию. Он находится в замке Монсальват; его охраняют четыреста рыцарей, и все они, кроме их короля, соблюдают обет безбрачия. Король может и должен вступать в брак, дабы продолжить династию; он повинуется велениям Грааля – надписям, которые проступают на нем и исчезают после того, как их прочтут. Во времена Парцифаля замком владеет Анфортас. Находясь около Грааля, он не может умереть, но его терзает рана, полученная в дни суетной жизни, в поисках плотской любви; рану эту Грааль исцелить не может, и только предназначенный судьбой герой в силах разрушить заклятие. Для этого Парцифалю следовало бы спросить: «О дядя! Молви, что с тобой?»[169] Во французской версии Персевалю мешает недостаток любопытства; Вольфрам же приписывает неуспех недостатку участия. Так или иначе, испытание не пройдено, и на следующее утро рыцарь видит, что замок пуст, только лошадь ждет его у ворот; уезжая, он выслушивает насмешки слуг, следящих за ним из окон. После многих приключений, совершенно непохожих на те, что описаны в «Повести о Граале» или в «Передуре», Парцифаль, успевший жениться на Кондвирамур, вновь отыскивает дорогу в Замок Грааля, которую не может найти никто, кроме избранных самим Граалем, разрушает заклятие и делается господином над этими землями; его сын Лоэрангрин становится Рыцарем Лебедя и отправляется в странствия; подобно всем Рыцарям Грааля, он не имеет права открывать, кто он и откуда, людям из внешнего мира. Вольфрам сообщает, что основной сюжет повести он позаимствовал у провансальского поэта Киота («великий мастер Киот»), который, в свою очередь, – хотя это явно романтический вымысел – нашел его в некоей арабской книге в Толедо.

Продолжатели Кретьена

Каким именно материалом располагал Кретьен де Труа, мы сказать не можем, но разные его продолжатели, особенно Манессье, дружно настаивают на христианской природе продемонстрированных Персевалю в замке реликвий. Естественно, возникает вопрос: когда появляются такие представления? Как мы видели, в валлийском предании, явно отражающем древнейшую версию легенды, христианский элемент отсутствовал. Здесь нам может помочь текст одного из французских продолжений «Повести» Кретьена. Готье, автор этого продолжения, рассказывает, что Гавейн также пытался пройти испытания во имя Грааля. Отчасти он даже преуспел, и иссохшие, опустевшие земли в окрестностях замка сделались невероятно плодородными. Таким образом, Грааль способен, помимо всего прочего, дарить обновление и процветание.

Грааль – символ изобилия

В качестве некоего носителя жизненной энергии Грааль выступает во всех версиях легенды. Даже в самой благородной и возвышенной из них, в «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха, это его качество видно очень отчетливо. Больной или раненый, увидев Грааль, еще по крайней мере неделю не умрет, и те, кто служит ему, не стареют. Каждый получает от него еду по своему вкусу. Он исполняет любые желания. В поэме Вольфрама Грааль – камень, а не чаша, хотя он все равно связан с евхаристией. Здесь перед нами – отголосок древнего поклонения камням. Следует отметить, что подобный же Камень Изобилия присутствует и в валлийском «Передуре», хотя и не в качестве одного из чудес Замка. Его охраняла черная змея, рыцарь убил ее и отдал камень своему другу Этлиму.

Кельтский котел изобилия

Теперь читатель уже хорошо разбирается в кельтских символах изобилия и обновления. В Ирландию вместе с Племенами богини Дану попал котел Дагды. В валлийской легенде Бран Благословенный получил его из Ирландии – и вернул его потом туда же в качестве приданого Бранвен. В таинственной поэме Талиесина котел – один из трофеев, вынесенных Артуром из Аннувина; об этом удивительном приключении нигде больше не сообщается. Согласно Талиесину, чудесный котел находится в Кайр-Педриван, в замке Пуйлла; огонь, его нагревающий, раздувают своим дыханием девять девиц, края его усыпаны жемчугом, и он не готовит пищу для труса или лжесвидетеля[170]:

Разве я недостоин славы, недостоин быть в песне воспетымВ Кайр-Педриване, что четырежды повернулся?Первое слово из глуби котла, когда раздалось оно?Дыхание девяти дев его греет неспешно.Не котел ли это владыки Аннувина? Каков же он с виду?Бежит по краю его полоска жемчужин.Он не станет готовить для труса и клеветника.Меч, пламенеющий ярко, поднимется рядомИ останется в руке Ллеминауга.Перед вратами Уферна[171] горел светильник.Когда мы шли с Артуром – добрая это работа, —Кроме семи, никто не возвратился из Кайр-Ведвид[172].

Котел связан также и с солнцем, пусть и более косвенно; в древнейших арийско-индийских мифах солнце – золотой сосуд, струящий свет и тепло, дающий жизнь. Копье заставляет вспомнить оружие бога грома Индры – молнию, в норвежской мифологии ему соответствует молот Тора. Поиск этих предметов воплощает сюжет о том, как некий божественный герой восстанавливает правильный порядок смены времен года, нарушенный в силу определенных обстоятельств наподобие тех, что и по сей день вызывают голод и эпидемии в Индии.

Итак, в валлийском «Передуре» проступают очертания исконного кельтского мифа, однако Грааль так и не появляется. Однако, судя по созданному Готье продолжению к Кретьену, Грааль фигурировал как символ изобилия в европейских, вероятно, бретонских версиях легенды. По крайней мере в одном из вариантов – в том, который Вольфрам взял за основу при создании своего «Парцифаля», – этот символ представлял собой камень. В большинстве случаев это был, однако, не камень, а котел или некий другой сосуд, наделенный привычными свойствами волшебного котла кельтских мифов. Сосуд этот определенным образом ассоциировался с окровавленным копьем. Оттолкнувшись от этих деталей, неизвестный певец в порыве вдохновения превратил древнюю повесть о мести и освобождении в колдовской роман, сразу же завладевший сердцами обитателей христианского мира. Чудесный котел преобразился в чашу евхаристии, копье же, как оказалось, причастно к преступлению более страшному, нежели убийство родича Передура[173]. Кельтская поэтичность, немецкий мистицизм, христианское благородство и магические представления, до сих пор бытующие в отношении некоторых каменных монументов Западной Европы, – все это в сочетании породило легенду о Граале и наделило ее удивительной притягательностью. На протяжении семисот лет литераторы, музыканты, художники обращались к ней; да и сегодня – кто осмелится утверждать, будто интерес к ней угас и башни Монсальвата растворились в дымке, из которой некогда появились?