Читать книгу "О. Генри - Андрей Танасейчук"

Казалось бы, у О. Генри было достаточно времени, чтобы подготовиться, поднакопить деньжат, тем более что за месяц до свадьбы из печати вышел второй, составленный из так называемых «западных» его рассказов, сборник. Он получил название «Сердце Запада» (The Heart of the West). Читатели встретили его хорошо, он замечательно раскупался, а вот критика, наоборот, почти единодушно отвергла, сочтя помещенные в нем рассказы старомодными, коллизии надуманными, а героев ходульными. Вот что, например, по поводу этой книги писала нью-йоркская газета «Нейшн»:

«После исполненных внутренней деликатности, насыщенных фантазией “Четырех миллионов” новый том м-ра О. Генри вызывает очевидное недоумение… Всё дешево… все эти дешевые трюки в финалах, гротеск вместо юмора… Его словарь, столь органичный в “Четырех миллионах” и в “Королях и капусте”, в этой книге слишком перенасыщен. Его техасские скотоводы разговаривают на придуманном языке, они подобны сказителям негритянского фольклора, агентам, распространяющим билеты на шоу из жизни Дикого Запада. В наши дни с писателем такое случается редко. Мистеру О. Генри, конечно, следует относиться к своему таланту более серьезно»[307].

Трудно сказать, как он реагировал на эти выпады прессы, тем более что прежде не слышал ничего подобного в адрес своих сочинений — все критические отклики были, как правило, положительными. Скорее всего, не заметил, или, во всяком случае, не придал особого значения. Ведь вскоре, получив причитающиеся за книгу 500 долларов (от роялти он опять недальновидно отказался, предпочтя синицу в руках журавлю в небе), уехал из Нью-Йорка в Эшвилл — познакомиться с будущей тещей, подготовиться к церемонии и т. д. 500 долларов быстро улетучились, и он шлет телеграмму в редакцию «Эврибадиз» с просьбой в счет будущих публикаций (как с «Энслиз» и «Санди уорлд», он был связан договором с еженедельником) выслать ему 300 долларов. Но и этих денег не хватает: он пишет Гилмэну Холлу о переводе ему взаимообразно дополнительных 100 долларов и еще просит своего друга заказать и выкупить «у Тиффани обручальное кольцо — размер 5 и одна восьмая». И еще: «привези мне два воротничка; мой размер 16 с половиной, галстук у меня есть», «и зайди в цветочный магазин — лучше к Макинтошу на Бродвее, по восточной стороне пятая или шестая дверь к северу от Двадцать шестой улицы, — инструктирует он друга, — я много раз покупал там, цветы у него хорошие. Он говорил, что сможет доставить букеты в Эшвилл в надежной упаковке… Распорядитель церемонии сказал, что с моей стороны должно быть два букета — один с фиалками и один с бледно-лиловыми розами. Закажи побольше — скажи, такой, чтобы его удобно было держать в руке, и, наверное, три или четыре дюжины роз».

За свадебными хлопотами О. Генри, конечно, помнил об обязательствах и о том, что все долги придется отрабатывать. «Я обратил внимание на твою приписку, — пишет он далее, — что грядут непростые времена и придется много поработать… Я собираюсь немедленно включиться в работу — как только вытряхну рис из ушей»[308].

Холл выполнил все поручения О. Генри. Вместе с женой он приехал в Эшвилл накануне бракосочетания (они были свидетелями со стороны жениха и единственными, кто из нью-йоркских знакомцев принимал участие в церемонии). По настоянию матери невесты «молодых» венчали в пресвитерианской церкви, к которой принадлежали миссис и мисс Коулмен. По завершении обряда мать Сары, как полагается, всплакнула. Но скорее всего, слезы ее были совершенно искренними: долго же ей пришлось ждать замужества дочери — она было уже смирилась, что той придется вековать в старых девах (напомним, мисс Коулмен, когда она превратилась в миссис Портер, уже сравнялось 39!). Вероятно, искренним было и сказанное во всеуслышание: «Я так счастлива пригласить вас в нашу семью!» Мать, конечно, надеялась, что брак дочери будет счастливым и крепким.

На медовый месяц молодые отправились в Хот-Спрингс — не только в наши дни, но уже и в XIX веке популярный курорт. Супруги планировали пробыть там неделю, от силы дней десять: Сара оставила школу, решив посвятить себя мужу, но у О. Генри были обязательства (и долги под эти обязательства), и он не мог позволить себе отдыхать дольше. Как позднее вспоминала Сара, она очень боялась, что супругу будет скучно, но через неделю он признался: «Это самые счастливые дни за многие годы моей жизни» — и спросил: «Может быть, мы еще останемся тут на недельку?» В результате в Хот-Спрингс они провели почти месяц. И едва ли писатель погрешил против истины, говоря «о самых счастливых днях в своей жизни»: за долгие-долгие годы это был первый его полноценный отдых. Он впервые позволил себе настоящий отпуск.

Правда, вспоминала жена, в середине медового месяца у них кончились деньги, а из Нью-Йорка шли телеграммы с требованиями новых рассказов и выполнения обещаний. Много дней в Хот-Спрингс О. Генри ничего не писал, а тут уселся за стол и за вечер сочинил рассказ в 12 страниц. Проблема с деньгами решилась.

Но пришло время возвращаться в Нью-Йорк. О. Генри с супругой решили обосноваться в «Челси», небольшом семейном пансионате. Было решено, что писатель сохранит свои прежние апартаменты в «Каледонии» — там он будет работать, а жить — в «Челси». Так началось то, что впоследствии Сара Портер назвала «наша бедная, трагически короткая совместная жизнь». Да она и не могла стать иной. Это были совсем разные, с совершенно разным опытом и разными взглядами на жизнь люди. Что их связывало кроме общих детских воспоминаний? Как ни странно — довольно многое, но… О. Генри хотел обрести дом, «тихую гавань». А меняться совершенно не желал. Да и мог ли? Целая жизнь была позади — с привычками, устоявшимися ритуалами, стилем существования. Он хотел, чтобы всё оставалось как есть, но чтобы рядом был близкий человек. Такой человек был нужен и Саре, но подстраиваться под него она, может быть, и хотела, но не могла — у нее были свои, давно сформировавшиеся представления, и перешагнуть через них она не сумела. Она считала, что супруги должны вести светскую жизнь, появляться на людях, заводить знакомства, и муж просто обязан — хоть иногда — «выводить ее в свет». О. Генри всё это было совершенно чуждо, но понять его жена была просто не способна: в конце концов, совершенно же ясно, что «так принято»! Не стоит осуждать Сару, — когда она вышла замуж, ей было уже 39 лет, жизнь прошла в южном провинциальном городе, в семейном доме, с мамой, в учительстве, все ее социальные инстинкты сформировались в этой среде, и ожидания были вполне оправданны. Годы спустя она утверждала, что во всём виноваты жизнь в отеле и существование на два дома:

«Целый день я была одна. Даже завтракала в одиночестве, поскольку мой муж, едва одевшись, сразу же уходил к себе, где работал (в «Каледонию». — А. Т.). До самого вечера я его обычно не видела… Я почти никого не знала. Вся моя жизнь протекала в четырех стенах, мне нечем было себя занять, да еще нервы, я тревожилась за мужа… Одиночество прерывалось только нашими совместными и весьма нерегулярными трапезами да сном. Нередко, когда мужу хотелось куда-то пойти и развлечься, где-нибудь поужинать, сходить в театр на пьесу — я была уже слишком вымотана, чтобы получить удовольствие. Иногда я отказывалась выходить. Муж говорил мне, что я изменилась»[309].