Читать книгу "Знаменосец «Черного ордена». Биография рейхсфюрера СС Гиммлера. 1939-1945 - Роджер Мэнвелл"

Бернадотт обратил внимание, что Гиммлер выглядит усталым и нервным. У него был измученный вид; когда же Бернадотт сказал ему об этом, он ответил, что не спал уже несколько ночей. «Казалось, он утратил способность подолгу оставаться на одном месте и теперь мечется из стороны в сторону, давая выход своей тревоге и беспокойству». Ел Гиммлер с жадностью, а при разговоре постукивал ногтями по передним зубам – признак нервного напряжения, как объяснил Шелленберг, отведя Бернадотта в сторону. Рейхсфюрер легко согласился на эвакуацию женщин из Равенсбрюка и на перевозку скандинавов в Данию, где они должны были оставаться под контролем гестапо. Эта процедура, кстати, должна была начаться уже на следующий день, так как Бернадотт уже договорился с датской стороной об обеспечении транспортом.

Гиммлер действительно был вымотан до предела, так что спрашивать Бернадотта о том, не передаст ли он сообщение Эйзенхауэру, пришлось уже Шелленбергу, однако посланник отказался от этого поручения. «Гиммлеру следовало взять судьбу Германии в свои руки еще после моего первого визита», – ответил он.

Затем Шелленберг проводил Бернадотта на аэродром и вернулся в Гогенлихен, «исполненный глубокой грусти». Не успел он, однако, отправиться спать, как его вызвал к себе Гиммлер. Рейхсфюрер лежал в постели, и вид у него был самый несчастный. На вопрос Шелленберга, что случилось, он ответил, что чувствует себя больным. Несмотря на это, Гиммлер все же решил отправиться в Вюстроу.

По пути машина рейхсфюрера часто останавливалась, пропуская колонны войск или застревая в толпах беженцев, наводнивших дороги. «Мне страшно думать о том, что нас ждет», – сказал Гиммлер, глядя в окно. Перед самым Вюстроу их атаковал летящий на малой высоте самолет, но им удалось спастись. Поужинав, они проговорили до самой ночи. Гиммлер мечтал об образовании партии национального единства, не обремененной диктатом Гитлера.

В воскресенье 22 апреля Гитлер, безвылазно сидевший в своем бункере и руководивший воображаемыми войсками на уже занятых врагом территориях, наконец решил, что останется в Берлине. Советские войска уже вступили в пригороды, и к фюреру в его бетонной могиле присоединился Геббельс с женой и шестью детьми. Словно разгневанный бог в приступе жалости к самому себе Гитлер бушевал и поносил мир, который его предал, и изменников, которых он пригрел на груди. Пусть они бегут на юг, кричал фюрер, он умрет в столице, вместе со своими верными друзьями!

В эти часы Гиммлера не было рядом с фюрером. В спешке покинув Вюстроу, к которому тоже подступали передовые части советских войск, он не поехал в Берлин, а вернулся в Гогенлихен, куда ему позвонил по телефону Фегелейн, чтобы сообщить о решении Гитлера. По его словам, Гитлер обвинял Гиммлера и СС в том, что они бросили его в беде.

Свидетелями этого разговора оказались Готтлоб Бергер и Гебхардт, поэтому сообщение задело Гиммлера особенно сильно. К несчастью, рядом не оказалось Шелленберга, чтобы помочь ему умным советом.

«В Берлине все сошли с ума! – кричал Гиммлер. – У меня остался только батальон охраны – шестьсот человек, большинство из которых ранены или больны. Что я могу сделать?!»

Бергер, человек по характеру прямой, но никогда не блиставший умением плести интриги, ответил на это, что долг рейхсфюрера СС состоит в том, чтобы, собрав остатки войск, пробиваться в Берлин к фюреру. Гиммлер был уверен, что Шелленберг был бы наверняка против подобного самоубийственного плана, однако все же позвонил в бункер и договорился встретиться с Фегелейном в Науэне, расположенном на полпути между Гогенлихеном и Берлином, чтобы обсудить этот вопрос более подробно. Разумеется, это был компромисс, и в то же время впоследствии никто не смог бы обвинить Гиммлера в бездействии. К тому же он, похоже, уже понял, что рано или поздно ему все равно придется предпринять какие-то конкретные шаги.

В итоге Гиммлер и Гебхардт отправились в путь на двух машинах. Гебхардту все равно нужно было попасть в Берлин, так как только Гитлер мог утвердить его на посту председателя германского Красного Креста, на который он недавно был назначен. Что касалось Гиммлера, то для него Берлин был как раз тем местом, которого ему следовало избегать любой ценой, однако стремление заслужить похвалу фюрера оказалось сильнее.

Но с Фегелейном он так и не встретился. Несмотря на поздний час, машины Гиммлера и Гебхардта простояли на перекрестке в Науэне целых два часа, но Фегелейн не приехал. Гиммлер терзался неизвестностью и сомнениями. В конце концов было решено, что Гебхардт поедет в Берлин и передаст Гитлеру предложение Гиммлера, а сам рейхсфюрер вернется в Гогенлихен.

Этим поступком Гиммлер подтвердил свою преданность фюреру, так что по крайней мере с формальной точки зрения его не в чем было упрекнуть. Той же ночью Гитлер принял Гебхардта и утвердил его назначение; он также оценил верность Гиммлера, предложившего ему жизни своих людей. Когда Гебхардт спросил, что он должен передать Гиммлеру, Гитлер ответил: «Передайте ему мою любовь».

Следом за Гебхардтом в бункере неожиданно появился Бергер, который должен был срочно лететь на юг, чтобы по поручению Гиммлера следить за действиями Кальтенбруннера. Бергер выразил свою преданность фюреру настолько бестактно, что спровоцировал очередной приступ ярости вождя. Крик Гитлера, его багровое от гнева лицо, трясущиеся конечности, неестественная неподвижность полупарализованной левой стороны тела произвели на него гнетущее впечатление. Это зрелище стояло перед глазами Бергера все время, пока он летел на юг вместе с другими служащими, штабными офицерами, слугами и секретарями. Все спешили прочь из Берлина, сотрясавшегося от грома русских пушек, – все, у кого была возможность покинуть столицу, пока мышеловка еще не захлопнулась.

В Гогенлихене Гиммлер находился в сравнительной безопасности, поэтому его мысли вскоре переключились с фюрера на Бернадотта. Шелленберг, которого, по его собственным словам, Гиммлер отправил к Бернадотту с предложением о капитуляции, встретился с графом во Фленсбурге 23 апреля – в день, когда Геббельс объявил по радио, что фюрер возглавит оборону Берлина, а Геринг в Оберзальцбурге мучительно размышлял о том, как лучше сообщить Гитлеру о своем намерении взять руководство рейхом в свои руки. Согласно достигнутой договоренности, Бернадотт и Гиммлер должны были встретиться в ту же ночь в Любеке. Совещание, проходившее в шведском консульстве, начиналось при свете свечей – электричество отключилось из-за аварии. Неожиданно начавшийся воздушный налет заставил стороны отложить переговоры. Участники встречи перебрались в общественное бомбоубежище, где Гиммлер – министр внутренних дел, руководитель гестапо, глава СС – заговорил с небольшой группой спустившихся в укрытие немцев, которые так и не узнали его в полутьме. Пока шла беседа, Бернадотт исподтишка наблюдал за ним. «Гиммлер был совершенно измучен и пребывал в состоянии невероятного нервного напряжения, – писал он впоследствии. – Казалось, ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы хотя бы выглядеть спокойным».

Когда уже после полуночи воздушный налет закончился и они снова поднялись наверх, Гиммлер высказал свою точку зрения на ситуацию. Гитлер, вероятно, уже мертв, заявил он, но даже если это не так, столица долго не продержится и фюрера в любом случае скоро не станет. «Я признаю, что Германия проиграла», – заявил Гиммлер. Продолжение этого разговора сохранилось в записях Бернадотта: