Читать книгу "Да будет воля моя - Дженнифер Бенкау"

Я сжимал ее горло до тех пор, пока у нее не затряслись ноги, пальцы ног и рук искривились в судороге, и она обмочилась. Сначала утихло сердцебиение, затем она перестала дергаться. Но у меня все же было такое чувство, что она по-прежнему на меня смотрит. Ее правый глаз время от времени открывался, даже когда я закрывал его. Я решил подстраховаться и сжимал ее горло еще некоторое время. Кожа уже посинела у меня под пальцами, и я спросил себя, понравилось ли бы ей это. Сжимая ее горло, я еще думал, как я после этого буду праздновать траур.

Мне понадобится лечение. Как-никак умерла моя любовница — и я частично был виноват в этом.

Из-за ревности хороший любовник должен чувствовать себя виноватым, должен или нет? Я представил себе очень чутких (и самых прекрасных) женщин-терапевтов, которые будут исцелять мою израненную одинокую душу, прежде чем я когда-нибудь вернусь в Германию, чтобы отдалиться от всего этого.

В конце концов, я был уверен, что с Эллен покончено. Однако она могла бы рассказать еще одну, в этот раз последнюю историю. Хотя я к тому времени уже понимал, что хочу покинуть эту страну, но мне не хотелось, чтобы за мной по пятам шло расследование по подозрению в убийстве.

Я встал с постели, взял синий коврик, который лежал перед кроватью, и отнес его в ванную. Затем завернул в него старого доброго Пита (который стал бледным и синим, как кусок сырого тунца в рисе). Я отволок Пита в комнату Эллен и уложил его рядом с ней.

— Вот видишь, Эллен? Он должен быть в твоей постели. Он, не я. Но к этой мысли ты за это время, наверное, уже и сама пришла.

После этого я очень тщательно вымыл ванную. Ни единая капля крови не должна была отвлекать следователей от нашей милой истории.

Эту историю было легко рассказывать. Эллен уже была мертва как мышь, но это ничего не значит — она получила выстрел в упор прямо в сердце. Для этого потребовалось немного ловкости, потому что оружие должно было, конечно, находиться в руке Питера, а эта рука уже остыла и перестала слушаться.

После этого я щедро расплескал бензин и жидкость для разжигания камина по постели и вокруг постели, а также на ковер. Я, наверное, был ясновидящим — и то, и другое я принес заранее и спрятал в комнате Эллен. Пит получил отдельную большую порцию: никому не нужно будет знать, что бедняга застрелил и поджег свою жену в таком состоянии, когда внутри у него уже не было крови, а горло было перерезано.

После пожара никто не узнает о этих маленьких неточностях.

Я глубоко вздохнул. Сейчас все должно произойти очень быстро. Мне нужно было незаметно исчезнуть и вернуться сюда лишь тогда, когда столб дыма от горящей виллы будет виден даже на самой дальней городской окраине. Перед домом я должен буду с криком потерять сознание, может быть, я даже попытаюсь войти в горящий дом и в панике отбиваться от пожарных, которые будут пытаться не пустить меня туда.

— Эллен! О боже, Эллен! Пустите меня — ведь она там, внутри! Я должен вытащить ее! Эллен!

Лучшей возможности для такой огромной драмы никогда больше не представится, значит, мне нельзя было проявлять ложную скромность.

Моим последним действием в главе «Эллен» было то, что я зажег пару спичек и бросил их на посиневшую пару, как цветы.

Глава 26

Дерия дрожащими руками кладет лист на тумбочку. Она смотрит на него так, словно он может взорваться или внезапно испустить ядовитые газы и убить ее. Теперь она понимает все. Почему она раньше не поняла то, что было настолько хорошо видно? Якоб никогда не утверждал, что этот текст — роман. Он просто положил его перед ней и предоставил ей самой верить в то, во что она всегда хотела верить. Эта мысль бьется в ее голове, заставляет тело дрожать и через несколько мгновений тихо плакать от ужаса.

То, что лежит перед ней, и здесь, и в первой части рукописи, не роман. Это никогда не было романом.

Это — дневник.

Ее кости становятся тяжелыми, словно наполняются свинцом. Ей с трудом удается двигать руками и ногами. Она добирается до письменного стола, включает свой ноутбук и заходит в «Гугл».

Эллен и ее муж действительно существовали. Статья об их трагической смерти в результате несчастного случая заканчивается фотографией, на которой Эллен выглядит как хищная птица. Она, кажется, смотрит Дерии прямо в душу. Каждая деталь совпадает с дневником Якоба. Фото черно-белое, однако нет никакого сомнения, что на женщине синее платье.

— И что теперь, Дерия? Что ты теперь будешь делать, узнав все это?

Ее сердце должно было бы остановиться, но оно бьется дальше. Что ей теперь делать. Что она может сделать?

«Полиция», — проносится у нее в голове. Она чуть не падает, резко бросившись к телефону, хватает его так крепко, что пластик трещит под пальцами, а затем молча смотрит на аппарат. Она прижимает трубку к уху и слышит тишину. Она так сидит долго-долго, в ее голове царит пустота. Если она о чем-то и думает, то это происходит глубоко в подсознании. Там, где мысли не оформляются в слова и фразы, а лишь передают решения, формируя интуицию. Она снова кладет трубку.

— Не сейчас, — шепчет она коту, который снисходительно смотрит на нее и считает, что она преувеличивает. — Я не должна принимать решение сейчас. В полицию я могу пойти в любое время. Мы не должны спешить. Мне он никогда ничего не сделает.

В этом она уверена, абсолютно уверена.

«Но нужно ли восстановить справедливость в отношении жертв?» — спрашивает что-то в ее душе. Однако за это она не отвечает. Она и дальше может верить, что прочитала роман.

Единственное, что она может сделать — срочно и безотлагательно, — это затребовать рукопись обратно. Руководительница программы не должна прочитать ее ни в коем случае. Никто не имеет права читать дневник Якоба.

Дерия открывает окно своей электронной почты и пишет, что она случайно перепутала рукописи и чтобы ей немедленно выслали ее рукопись «Якоб». Она отсылает это письмо, и ей остается только лишь одно — ждать.

Глава 27

— Спокойно, дорогая, спокойно. — Солнце берет руки Дерии в свои и медленно дышит, задавая ей ритм.

Дерия пытается дышать так же, как она, но тело уже не находится под ее контролем. Ее сотрясают приступы судорог, ей кажется, ее грудная клетка становится все уже и уже, и изо рта у нее вырывается крик, который она пытается заглушить, прижав руки к губам. Она не может объяснить себе, что с ней происходит.

Целую ночь она хладнокровно анализировала ситуацию, придумывала планы, отбрасывала их и строила новые. А теперь, когда она уже не одна, наступает разрядка. Рациональная часть ее души считает это смешным и ненужным, и в первую очередь — постыдным. Но эта часть уже давно не управляет ее телом.