Читать книгу "Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом"

В то же самое время, когда я проводил эту мягкую, очень практически направленную терапию с Марвином, я был также вовлечен в волнующий диалог со сновидцем, этим исключительно просвещенным гомункулусом, который жил – или, можно сказать, был заперт – внутри Марвина, причем последний либо не подозревал о существовании сновидца, либо с добродушным безразличием позволял мне общаться с ним. Пока мы с Марвином прогуливались и беседовали на поверхностном уровне, сновидец выплескивал постоянный поток сообщений из глубин.

Возможно, мой диалог со сновидцем был контрпродуктивным. Возможно, я тормозил работу с Марвином из-за своего увлечения сновидцем. Помню, что каждый сеанс я начинал не с чувством удовольствия видеть Марвина, а с предвкушением нового сообщения от сновидца.

Иногда сны, как те первые, были пугающим выражением онтологической тревоги; иногда они предвещали нечто, что должно случиться в терапии; иногда они были своеобразными пояснениями к терапии и давали точный перевод осторожных высказываний Марвина.

После нескольких первых сеансов я начал получать обнадеживающие послания:

Учитель в школе-интернате ищет детей, которым хочется порисовать на большом белом холсте. Позже я говорю об этом маленькому пухленькому мальчику – очевидно, это я сам, – и он так радуется, что начинает плакать.

Послание безошибочно:

«Марвин чувствует, что кто-то – несомненно, это я, его терапевт, – дает ему возможность все начать сначала. Как это прекрасно – получить еще один шанс, написать свою жизнь заново на чистом холсте».

Последовали и другие обнадеживающие сны:

Я на свадьбе. Ко мне подходит женщина и говорит, что она моя давно забытая дочь. Я удивлен, потому что не знал, что у меня есть дочь. Она среднего возраста и одета в сочные коричневые тона. У нас есть только пара часов, чтобы поговорить. Я спрашиваю, как она живет, но она не может говорить об этом. Я расстроен, когда она уходит, но мы договорились переписываться.

Послание:

«Марвин впервые открывает свою дочь – женственную, мягкую, чувствительную часть самого себя. Он изумлен. Возможности безграничны. Он хочет установить постоянную коммуникацию. Возможно, он надеется присоединить этот только что открытый островок самого себя».

Другой сон:

Я выглядываю в окно и слышу какую-то возню в кустах. Это кошка охотится за мышкой. Мне становится жалко мышку, и я выхожу из дома. Я обнаруживаю двух маленьких котят, которые еще не открыли глаза. Я спешу рассказать Филлис о них, потому что она обожает котят.

Послание:

«Марвин понимает, в самом деле понимает, что его глаза были закрыты и что он наконец готовится открыть их. Он рад за Филлис, которая тоже собирается открыть свои глаза. Но будь осторожен, он подозревает, что ты играешь с ним в кошки-мышки».

Вскоре я получил и другие предупреждения:

Мы с Филлис обедаем в убогом ресторанчике. Обслуживание очень плохое. Официанта никогда нет на месте, когда он вам нужен. Филлис говорит ему, что он грязно и плохо одет. Я удивлен, что еда такая хорошая.

Послание:

«Он готовит иск против тебя. Филлис хочет выкинуть тебя из их жизни. Ты являешься большой угрозой для них обоих. Будь осторожен. Не попади под перекрестный огонь. Как бы хороша ни была твоя еда, ты не подходишь для этой женщины».

И затем – сон, содержащий характерные жалобы:

Я наблюдаю пересадку сердца. Хирург прилег отдохнуть. Кто-то обвиняет его в том, что он занят только процессом пересадки и не интересуется всеми грязными обстоятельствами получения донорского сердца. Хирург признает, что это правда. Операционная сестра говорит, что у нее нет такой привилегии – ей приходится видеть всю эту грязь.

Послание:

«Пересадка сердца – это, разумеется, психотерапия. (Браво, мой дорогой друг-сновидец! «Пересадка сердца» – какой вдохновляющий образ психотерапии!) Марвин чувствует, что ты холоден и не увлечен и что у тебя мало личного интереса к его жизни – как он стал таким человеком, каким является сегодня».

Сновидец подсказывал мне, как действовать. У меня никогда не было подобного наставника. Я был так изумлен сновидцем, что упустил из виду его мотивацию. Действовал ли он как агент Марвина, чтобы помочь мне помочь ему? Надеялся ли он, что если Марвин изменится, то он, сновидец, получит освобождение, соединившись с Марвином? Или он главным образом стремился преодолеть свою собственную изоляцию, предпринимая усилия, чтобы сохранить отношения со мной?

Но, в чем бы ни состояла его мотивация, совет был мудрым. Он прав: я не был искренне увлечен Марвином. Мы оставались на столь формальном уровне, что даже называть друг друга по имени было неудобно. Марвин держался очень серьезно: практически он был единственным из моих пациентов, с которым я не шутил и не смеялся. Я часто пытался сосредоточить внимание на наших отношениях, но, кроме нескольких колкостей на первых сеансах (в духе «Вы, ребята, думаете, что секс – основа всех вещей»), он вообще не обращался ко мне. Он относился ко мне с большим уважением и почтением и обычно отвечал на мои вопросы о его чувствах ко мне утверждениями, что, должно быть, я знаю свое дело, раз его мигрени больше не возобновляются.

Спустя шесть месяцев я уже немного теплее относился к Марвину, но по-прежнему не был к нему глубоко привязан. Это было очень страшно, поскольку я обожал сновидца – его мужество и убийственную честность. Время от времени я насильно заставлял себя вспоминать, что сновидец и был Марвином, что сновидец открывал доступ к самому ядру личности Марвина – к тому центральному «Я», которое обладает абсолютной мудростью и знанием себя.

Сновидец был прав, что я не окунулся в грязные детали происхождения того сердца, которое пересаживалось: я был слишком невнимателен к переживаниям и паттернам раннего периода жизни Марвина. Поэтому следующие две сессии я посвятил детальному изучению его детства. Одна из самых интересных вещей, которые мне удалось узнать, заключалась в том, что когда Марвину было семь или восемь лет, семью потрясло некое таинственное событие, в результате которого его мать навсегда выставила его отца из своей спальни. Хотя в содержание события Марвина никогда не посвящали, он полагает сейчас, на основании нескольких случайных замечаний матери, что его отец либо был уличен в неверности, либо был страстным игроком.

После изгнания отца Марвину, младшему сыну, пришлось стать постоянным компаньоном матери: его работой было сопровождать ее повсюду. Годами он терпел насмешки друзей по поводу романа с собственной матерью.

Нет нужды говорить, что новые обязанности Марвина не увеличили любовь к нему отца, который стал редким гостем в семье, затем просто тенью и вскоре исчез навсегда. Через два года его старший брат получил от отца открытку, что он жив-здоров и уверен, что семье без него живется лучше, чем с ним.

Очевидно, что возникло основание для значительных проблем, связанных с Эдиповым комплексом в отношениях Марвина с женщинами. Его отношения с матерью были исключительными, излишне интимными, продолжительными и близкими и имели разрушительные последствия для его отношений с мужчинами; в самом деле, он воображал, что каким-то значительным образом повлиял на исчезновение своего отца. Неудивительно поэтому, что Марвин остерегался соревнования с мужчинами и необычайно стеснялся женщин. Его первое настоящее свидание с Филлис было его последним первым свиданием.