Читать книгу "Французский дворянин - Стэнли Джон Уаймен"

– Постойте, сударыня! – сказал я, более озабоченный судьбой той, которой я с первой минуты, как только встретил ее, не принес ничего, кроме несчастья, чем удивленный этою новой изменой с ее стороны. – Разве вы ничем не рискуете, возвращаясь теперь к нему? Не могу ли я сделать чего-нибудь, чтобы защитить вас?

– Ничего, – резко и почти грубо ответила она. – Только отпустите меня скорей.

– Но ведь вы не можете идти одна по улицам?

В ответ на это она засмеялась, и в смехе ее было столько горечи, что у меня невольно сжалось сердце от жалости.

– Несчастные всегда остаются невредимыми, – сказала она.

Вспомнив, как недавно еще я видел ее в первом упоении брачной любви, я почувствовал к ней глубокое, искреннее сострадание. Но ответственность, которую налагало на меня присутствие его величества, не позволяло мне выказать свои чувства. Я с радостью проводил бы ее до дому, но не смел этого сделать. И я был вынужден довольствоваться меньшим. Я собирался предложить ей одного из своих людей, чтобы проводить ее, как вдруг стук в наружную дверь заставил приготовленные слова замереть у меня на губах. Сделав ей знак молчать, я прислушался. Стук повторился и становился все настойчивей. В верхней части двери была маленькая решетка из крепко переплетенной проволоки. Я собирался уже отворить ее, чтобы посмотреть, что там такое, как вдруг услышал голос Симона, умолявшего поскорей отворить ему. Сомневаясь в его благоразумии и боясь в то же время отказать ему, дабы не лишиться новых известий, я, немного подождав, наконец решился снять запоры.

Как только дверь отворилась, Симон вскочил в комнату, крича мне, чтоб я захлопнул за ним дверь. Выглянув, я при свете факелов увидел человек шесть-семь мужчин, с распухшими багровыми физиономиями, собиравшихся, по-видимому, взобраться по лестнице. Увидев меня, они подняли торжествующий крик и бросились к двери. Но мы успели запереть ее и наложить два железных засова. Яростный крик снаружи перешел в глухой, гул; а мы, чувствуя себя хоть на время в безопасности, могли наконец спокойно взглянуть друг на друга и заметить те перемены, которые внезапная тревога произвела в лице каждого из нас. Мадам де Брюль была бледна, как полотно; у Симона глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит, и он дрожал от страха всеми членами. Сначала на мой вопрос, что все это значит, он не мог ничего сказать. Выведенный из терпения, я схватил его за шиворот с целью так или иначе заставить его отвечать, как вдруг отворилась дверь из внутренней комнаты и показался сам король. На лице его была написана живейшая радость от услышанного рассказа; и видно было, что он не имел ни малейшего понятия о том, что творилось у нас. Но увидев, что я держу Симона, а дама лежит на полу у двери без признаков жизни, он остановился и с изумлением потребовал объяснений.

– Боюсь, государь, что мы осаждены, – с отчаянием ответил я, чувствуя, что мои тревоги и опасения с приходом короля удесятерялись, – только еще не могу сказать – кем. Но этот человек знает, – продолжал я, указывая на Симона, – и он должен сказать. Ну ты, трус! – сказал я последнему, сердито тряся его за руку. – Говори скорей, что ты знаешь!

– Старшина-маршал! – воскликнул Симон, оцепенев от страха при виде короля, так как Генрих снял свою маску. – Я был в карауле внизу и поднялся на несколько ступенек, чтобы укрыться от холода, как вдруг услышал, что они вошли. Здесь их будет добрых два десятка.

Я энергично выругался и спросил его, почему же он не предупредил Мэньяна, который с его людьми был теперь отрезан от нас в верхних комнатах.

– Старшина здесь, государь, – отвечал Симон, отворачиваясь от меня с искаженным лицом.

Я думал, что он врет и выдумал все это с перепугу. Но в эту минуту осаждающие стали усиленно напирать и стучать в дверь, требуя, чтобы мы отворили ее, и изрыгая такие громкие ругательства, что они были слышны даже сквозь толстые дубовые двери, сгоняя румянец со щек женщин и заставив самого короля замедлить свои шаги, что не ускользнуло от моего внимания. В их криках я мог ясно различить слова: «Именем короля!» Отсюда я вывел утешительное, заключение: раз уж нам приходилось иметь дело с законом, то на нашей стороне было нечто выше и посильнее закона. И я быстро сообразил, что следовало делать.

– Я думаю, ваше величество, парень говорит правду, – хладнокровно заметил я. – Это действительно только старшина-маршал вашего величества. Поэтому самое худшее, чего мы можем опасаться, это то, что он узнает о вашем присутствии здесь несколько раньше, чем было бы вам угодно. Конечно, нам будет не особенно трудно заставить его молчать, если ваше величество потрудитесь надеть маску: я сейчас же отворю решетку и переговорю с ним.

Король, стоявший посреди комнаты и видимо смущенный всей этой тревогой и суматохой, коротко изъявил свое согласие. Я собрался уже отворить решетку, как вдруг госпожа Брюль схватила меня за руку и с силой оттащила назад.

– Что вы делаете? – вскричала она с лицом, полным ужаса. – Разве не слышите? Ведь он здесь!

– Кто? – спросил я, пораженный ее поведением еще более, – чем самими словами.

– Да кто же еще, как не мой муж?! Повторяю вам, я слышу его голос. Он следовал сюда за мной по пятам: теперь он нашел и конечно убьет меня!

– Господь с вами! Что вы говорите? – ответил я, сомневаясь еще, чтобы она действительно слышала голос своего мужа. Чтобы удостовериться, я спросил Симона, видел ли он его. Мое сердце тревожно сжалось, когда я услышал, что Брюль действительно был в числе нападавших.

Оглянувшись на всю слабо освещенную комнату, посмотрев на искаженные страхом женские лица, на короля, с трудом сдерживавшего свое волнение, слишком заметное даже в маске, я понял, до какой степени безнадежно было наше положение. Судьба так удачно сыграла на руку Брюлю, что мы все оказались как бы у него в западне, – и король, которого он желал всячески опозорить, и жена, которую он ненавидел, и мадемуазель, которая уже раз ускользнула от него, и, наконец, я, уже дважды становившийся ему поперек дороги. Нет ничего удивительного, что вся храбрость моя пропала. Я с тревогой переводил глаза с дамы на Симона и обратно и со страхом прислушивался к зловещему треску двери, готовой рухнуть под градом сыпавшихся на нее ударов. Первой моей мыслью, моим долгом, взявшим верх над всеми остальными чувствами, было спасти короля, сохранить его целым и невредимым. Но как мог я в остальном выполнить все обязательства, которые налагало на меня чувство долга и чести? Только мысль о старшине немного ободрила меня. Я вспомнил, что до тех пор, пока тайна присутствия короля здесь, вместе с госпожой Брюль, не будет открыта, еще нет оснований отчаиваться; быстро повернувшись к его величеству, я просил его оказать мне небольшую милость – встать вместе с дамой в углу, которого от двери не было видно. Он послушался, ко как-то неохотно, что вовсе не понравилось мне. Но у меня не было времени обращать внимание на пустяки: я подошел к решетке и отпер ее. Появление моей особы было встречено дикими криками: очевидно, меня узнали. Но эти крики скоро сменились полным молчанием. Затем в толпе за дверями послышались торопливые шаги – и показался сам старшина.