Читать книгу "Лев пустыни - Юлия Галанина"

– А ты скажи, зачем это тебе надо! – потребовал мальчуган.

Жаккетта не стала ничего выдумывать:

– Один господин меня обидел, хочу ему пакость сделать! – объяснила она. – А ты, если тебя спрашивать будут, скажешь, что запнулся и пролил. И через часок прибеги, чтобы убрать – ты ничего не знал, не ведал.

Идея сделать пакость кому-нибудь из пассажиров нашла живейший отклик в мальчишечьей душе.

– Ладно, – согласился он. – Сейчас налью, жалко что ли. Давай деньгу!

Мальчишка взял монетку и щедро налил помоев в указанном месте.

Зажимая рот ладонью, чтобы не расхохотаться, он понес ведро дальше.

Часть помоев впиталась в деревянный пол, но более густые составляющие остались.

Убедившись, что эта часть плана сделана, как надо, Жаккетта поднялась обратно на палубу.

Ей был нужен тонкий шнур или прочная нить.

Использовать тесемки от своей нижней юбки Жаккетта не хотела:

Во-первых, надо где-то надо снимать эту юбку, потом прятать в укромном месте, ведь носить ее без завязок нельзя. Потом надо опять незаметно одевать. Да к тому же госпожа Жанна может опознать в предмете преступления ее, Жаккеттины, тесемки. Тогда не отопрешься. Нет, Жаккетта решила найти что-нибудь другое.

Тайком отрезать одну из многочисленных веревок, натянутых от мачты и рей, она тоже не решилась. Вдруг мачта упадет? Лучше не рисковать.

Поэтому Жаккетта отправилась прямо к навесу, пузырящемуся над кормой, замечательному навесу в красную и синюю полоску.

Жаккетте было все равно, как он покрашен, а вот парусина на нем была соткана из достаточно прочных нитей.

Устроившись в таком месте, где ее было почти не видно, Жаккетта принялась потрошить полотняный навес.

Она вынула из волос шпильку, имеющую небольшую особенность, отличающую от остальных шпилек. На ее закруглении, с внутренней стороны кромка была чуть сплющена и заточена. Замшевый чехольчик, украшенный тремя бусинками, закрывал заточенное место.

Нет, этой шпилькой не перерезали горло надоедливым любовникам и постылым мужьям, просто очень удобно было иметь под рукой предмет, которым можно обрезать кончить нити при незапланированно свалившемся шитье. Или распороть старый шов. Только и всего.

Концом шпильки Жаккетта вытащила из плотной ткани петельку нити и разрезала ее. Теперь можно было вытащить нить из плотного переплетения, что Жаккетта и сделала. Проще простого! Бабушка, учившая внучку делать мережки, была бы довольна ее работой.

Вышивать мережки на иоаннитском навесе Жаккетта не собиралась. Она прикинула, сколько нитки ей нужно и обрезала второй конец.

Навес практически не изменился, но в дело проучения генуэзца внес свой посильный вклад.

Вернув шпильку на место, Жаккетта направилась вниз.

* * *

Скоро незаметная, но достаточно прочная нить была привязана поперек коридора и Жаккетта спряталась неподалеку.

Когда генуэзец вырвался из объятий старательно забываюшей Марина Жанны, его немного покачивало. Пребывая в расслабленном состоянии тела и духа, он направился к себе.

Путь генуэзца, как и предвидела Жаккетта, пересекся с ниткой, он запнулся и грохнулся прямо в лужу помоев. Лицом и костюмом.

На его вскрик из каюты выглянула чуть растрепанная, в одной рубашке Жанна, ахнула и поспешила на помощь.

Жаккетта кинулась к месту происшествия из своей засады.

– Что это с вами, сеньор?! – причитала она, быстро убирая нить, пока госпожа помогала подняться пострадавшему.

– Вы не ушиблись, милый Джирламо? – вторила ей Жанна.

Благоухающий рыбными отбросами генуэзец, ругаясь, поднялся.

– Ничего не понимаю! – воскликнул он. – Я обо что-то зацепился!

– Да? – удивилась Жаккетта. – Ума не приложу, за что Вы могли зацепиться!

– Бог мой, что тут разлито? – с отвращением спросила Жанна, прикрывая нос рукавом рубашки.

Жаккетта добросовестно понюхала генуэзца.

– Рыбой! – сообщила она.

Тут, как по заказу, появился мальчишка с кухни. Не раньше и не позже.

У Жаккетты было чувство, что он тоже сидел где-то поблизости и ждал представления.

– Извините, господа, я убрать хочу! – забубнил сорванец. – Ой, Вы, я вижу, уже вляпались?

– Так это ты, паршивец?! – взвился генуэзец.

– Я нечаянно! – заныл мальчишка, прячась за Жаккетту. – Запнулся на этом месте и разлил. Побежал за тряпкой и водой, а Вы уже…

– Вот видите! – вмешалась Жаккетта. – Он тоже тут запнулся. Это место такое, запинаются все, кто ни попадя!

Махнув рукой, расстроенный генуэзец побрел к себе мыться и чиститься.

Жаккетта невинно смотрела ему вслед.

Приятно, когда можно сделать собственными руками небольшой праздник!

* * *

Из воды вырастал долгожданный Родос.

Галеры неслись к нему, словно птицы к родному гнезду.

Вот и гавань, над которой нависла крепость.

Если капитану и остальным родосцам она, наверное, казалась доброй матерью, призывно раскинувшей руки бастионов навстречу вернувшимся из странствий детям, то Жаккетта увидела в крепости сказочного каменного краба, выставившего к воде многочисленные клешни. Оптимистично выделялась на фоне волн скромная виселица, установленная на одной «клешне».

* * *

Пассажиры собрались под навесом.

Генуэзец понимал, что прощание с прекрасной Жанной не за горами, поэтому старался провести последние минуты путешествия рядом с ней.

Он был на Родосе и сейчас показывал на башни и бастионы:

– Это бастион святого Георгия, а вон там башня Девы Марии, башня Испании, башня Италии. Те ворота носят имя святого Иоанна, а форт, во-о-он там – святого Николая.

– Да, от этой крепости прямо веет неприступностью! – решила Жанна.

Крепость Родоса гораздо больше походила на замок ее мечты, чем одинокая башня грубой кладки имения Фальеров. Но хозяева этой крепости дали обет целомудрия и безбрачия и королевы были им не нужны.

Отсюда можно будет сесть на судно, идущее с надежным сопровождением в Европу. Осталось несколько часов, и надо решить, куда же плыть, чтобы родные берега не встретили радостным инквизиционным костром.

Но голова думать отказывалась. Липкий, неизвестно откуда взявшийся страх подкрался к сердцу, заставляя его учащенно биться.

Жанне хотелось, как и в час нападения турецкой галеры, вцепиться, вжаться в генуэзца, чтобы не остаться одной перед поглощающим все краски мира ужасом. Чтобы кто-то еще разделил ее горести, с которыми так трудно бороться одной, взял часть ее бед.